Календарь Морзе - Павел Иевлев Страница 12

– Приятных раскопок, – вежливо ответил я и попытался привлечь внимание официанта.

Он проигнорировал меня и ушел в подсобку.

– Эта самая Здоровец… Кстати, что сказал Шалый?

– Что она вредная тетка, всем надоела и все счастливы, что она наконец уволилась.

– Врет! – резко сказала Анюта. – Ну, то есть она действительно хамоватая баба, но ни черта она не уволилась. Просто исчезла.

– Мало ли… – Я постучал по столу, но официант не соизволил выйти. Хрен ему, а не чаевые теперь.

– А главное, – продолжила Анюта, – все документы задним числом изменены так, как будто она никогда в этой больнице не работала! И все делают вид, что так и надо!

– Черт, неужели мне тут даже меню не дадут? – разозлился я.

– Да плюнь ты на это меню, ты меня послушай! – горячилась Анюта. – Ты представляешь масштаб подчисток? Она же не один год там проработала!

– Чушь какая-то, – отмахнулся я. – Гораздо проще было бы подделать одну подпись на заявлении «по собственному».

– Вот именно! – У Анюты горели глаза. – Тут какая-то серьезная тайна!

– Или твой источник брешет… – выдвинул альтернативу я.

– Я сама свой источник, – сказала она почему-то смущенно.

– А кто эта Здоровец по специализации? – спросил я чрезвычайно нейтральным тоном.

– Какая разница? Ну, завотделением гинекологии – не важно…

Как интересно… Нет, мы предохранялись, конечно, но была пара моментов… (Алкоголь создает больше людей, чем уничтожает.) Глупо звучит, но я был бы рад.

– Вот даже не думай! – обломала меня Анюта.

– Не буду думать, – послушно согласился я, – от этого на лбу морщины.

– Слушай, Антон… Можешь мне сегодня помочь?

Она положила мне руку на колено, и я немедленно почувствовал полную готовность. Готовность помочь, разумеется.

– Мне нужно интервью с лидером оппозиции. Но он противный и все время за задницу хватает.

– Так не ходи.

– Не могу, главред ему обещал. Сходи вместо меня, а? Я тебе диктофон дам, потом сама расшифрую…

– Диктофон у меня есть, – отмахнулся я. – Послушай, давно хотел спросить… Ты только не обижайся.

– Спроси, но ничего не обещаю.

– Почему ты вернулась в Стрежев? Тебе предлагали топовый глянец в столице, я помню. Крыскина никогда тебе не простит, что ты отказалась. Она бы убила за такую возможность. А ты выбрала муниципальный еженедельник и сайтик с региональным политконтентом. Очень мило, но очень мелко.

– Лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме!

– Серьезно?

– Нет, – засмеялась она, – просто цитата хорошая.

Я говорил, что в Стрежеве никто не улавливает цитат? Анюта – исключение. Она да еще Славик. Он тоже смог бы щегольнуть при случае Плутархом.

– На самом деле, Антон, я не знаю, – призналась она, – просто ощущение, что мне надо быть здесь. Что это мое место. Что этот город любит меня.

– Даже сейчас?

– Особенно сейчас. Счет, пожалуйста!

Никто не явился. Я поднялся, дошел до стойки и постучал по ней. Тишина. Я заглянул в подсобку. Там никого не было.

– Вот тебе очередное таинственное исчезновение, – сказал я Анюте, – не хочешь расследовать?

– Хватит надо мной смеяться, – отмахнулась она, – это серьезная тема. Я оставлю деньги на стойке, мне пора. Так сходишь к нему?

– Куда ж я денусь…

Анюта упорхнула. Я посмотрел ей вслед и прошел на кухню. Столы были пусты, холодильники выключены, плита холодна и успела изрядно запылиться. Но кто-то же приготовил Анюте омлет с ветчиной и кофе?

Забавненько.

– …А шестого мая был бы День Фрейда. Это человек, который рассказал нам страшную правду о бананах. Благодаря ему вы знаете, что во всех ваших проблемах виноваты секс и родители.

Ну и бананы, конечно.

Если вы хотите поговорить об этом – звоните в студию. Вам никто не ответит, потому что телефонный аппарат у нас кто-то спер, но, пока идут длинные гудки, вы успеете получить небольшой катарсис…

Я запустил рекламный блок и вышел в аппаратную. Чото возился с бумажками, готовя новости.

– Слушай, а ты в кафе на углу давно был? – спросил я его.

– В каком кафе на углу?

– Ну, в соседнем доме же, на углу Блаватской и Кастанеды?

– А там есть кафе?

– Оказывается, есть…

– Странно, никогда не замечал… – ответил Чото рассеянно, вычитывая какую-то распечатку, – надо зайти как-нибудь. Кофе там хороший?

– Не знаю, но обслуживание так себе…

Забавненько…

Порфирий Дидлов, лидер партии православных коммунистов, оказался шумным лысым коротышкой в криво сидящем голубом костюме и галстуке цвета «лопни мои глаза». На лацкане пиджака были приколоты комсомольский значок и серебряная иконка на булавочке. Не знаю, какое отношение его партия имеет к Христу и Марксу, но магия слова «партия» настолько сильна, что превращает в говно любые, даже самые правильные слова, поставленные после. Безотказное колдунство.

Непримиримость его оппозиции была, главным образом, в том, что он не простил мэру гей-парада. Порфирий был яростный, непримиримый гомофоб.

– Дидло`в я, так и запишите, Дидло`в, на втором слогу ударение! – горячился депутат. – А не «диґлдов», как эти тридварасы из телевизора меня обзывают, как будто я хрен резиновый. Этим гомикам везде хрены мерещатся, только и мечтают, чтобы их в булки долбили. Там же одни гомосеки на телевидении, расплодил наш мэр заднеприводных! Только и делают, что в попки пердолятся. Дерут друг друга в дупла-то! В задние ворота долбятся!

Порфирий так смачно и со вкусом выговаривал все эти «булки» и «дупла», что я на всякий случай отодвинулся подальше.

– Да если бы не мы, правкомы, то в городе уже давно бы всем голубые заправляли. Оно и в Думе, между нами говоря, говномесов хватает. Присовывают в очко, а как же. Куда один пролез – там скоро все такие будут. Гомики и пуклы кругом, Антох! Ну, кроме нас, православных коммунистов, конечно. Мы за эту, как ее… традиционную семью!

Я невольно покосился на руки Дидлова – на толстых коротких волосатых пальцах не было обручального кольца, только уродливая, но массивная золотая печатка с серпом и молотом поверх креста. Крест был почему-то «лапчатый», тамплиерский.

– А все мэр, его рук дело. Сам-то он вроде нормальный – хотя сейчас от кого угодно можно ожидать, – но просто помешался на голубцах! Ну и на этих еще… пуклах. Которые тоже поди пендюрят друг друга в сракотан. Я тебе вот что скажу, чисто между нами, – Порфирий склонился ко мне, обдав запахом лука, которым забивал перегар, – выключи-ка свою машинку, будь другом.