Принуждение к любви - Александр Звягинцев Страница 12

Работу он мне подкинул ту еще.

Нина Милешина, злая как черт на весь белый свет молодая еще баба, явно спивающаяся, смотрела на меня белыми от бешенства глазами и орала, что на нее наговаривают и она знает кто. «Сука завидущая, - шипела она. - Сжить меня со света хочет, но это мы еще посмотрим!»

Павел Милешин, высохший от водки, когда-то красивый, видимо, мужик с седыми уже волосами, лишь сумрачно и глухо молчал. Иногда только монотонно говорил, глядя в сторону: «Раз трупа нет, то и убийства нет. А трупа нет». Кто-то его этому, судя по всему, научил, слова были явно чужие. Я смотрел на него и тупо думал о том, что должно произойти с человеком, чтобы он превратился вот в такое существо? Может, это было у него на роду написано?

А потом позвонил Сережа: «Он у меня, приезжай».

Абдулин, черноволосый жилистый мужичок в турецком спортивном костюме, безмятежно улыбался и не думал ничего скрывать. Да, он работал тогда истопником в психиатрической больнице. Однажды пришел Паша, друг детства, с женой Нинкой и сыном. Они с Пашей и Нинкой выпили большую бутылку водки, мальчик сидел в углу, молчал, смотрел на огонь, бьющийся за дверцей топки.

Потом Нинка встала, походила по котельной, нашла кусок мягкой проволоки, ничего не говоря, подошла к мальчику сзади, накинула проволоку на шею и стала душить. Мальчик захрипел, стал вырываться изо всех сил, может, и вырвался бы, но тут Нинка крикнула: «Помогите, гады!» Они с Пашей схватили мальчика за руки и за ноги, а Нинка тянула проволоку. Когда мальчик затих, Нинка сказала: «Давай топку открывай!» Он открыл топку, и они с Пашей затолкали туда маленькое тело. А Нинка бросила туда и куртку, которую мальчик снял…

Потом выпили еще бутылку, но уже обычную. Когда уходили, Нинка сказала: «Ты, Абдулка, помалкивай, потому что ты нам помогал!» А его никто ни о чем и не спрашивал.

Жилистый черноволосый человек смотрел на меня ясными глазами. Потом вдруг стал объяснять:

- Начальник, ты пойми, это же Пашки сын был. Родной. Был бы чужой ребенок, я бы им не помогал. А тут собственный сын, родной, чего мне лезть? Раз он решил, что так надо, я тут при чем? Имеет право.

Он все время напирал на то, что мальчик был родной сын Милешина. Почему-то был уверен, что это все объясняет и оправдывает.

Нам оставалось только провести экспертизу. Она установила, что «труп мальчика-подростка массой 30-35 кг в топке котла «Универсал-6» размером в 44 условных квадратных метра при использовании в качестве топлива каменного угля может быть кремирован в промежутке 45-60 минут. При дальнейшей эксплуатации печи полностью сгорели не только органические соединения, но и минеральные остатки».

Эти «минеральные остатки» я до сих пор помню. От Вити Милешина не осталось ничего, в прямом смысле ничего. Только смутные воспоминания соседей, учителей.

Милешин упирался недолго. Увидев Абдулина, сразу признался. Все так же тупо, равнодушно.

Мне говорили, что таким он стал, связавшись с Нинкой после смерти жены. До этого вроде нормальный мужик был. А Нинка ни в чем так и не созналась.

Потом еще была проблема с направлением дела в суд. Заниматься «убийством без трупа» никто не хотел. Мне пришлось даже попросить отца о содействии. На суде Милешин все время молчал, Абдулин твердил про то, что это был родной Пашин сын, а Нинка шипела, что все вранье и ее оговорили.

Все-таки их посадили надолго. В прокуратуре меня поздравляли - без трупа подобные дела редко имеют судебную перспективу. А у меня в голове так и застряла строчка из акта экспертизы - «сгорели даже минеральные остатки». Какой-то мистический ужас и непоправимое отчаяние мерещились мне в них.

В общем, с такой психикой в прокуратуре мне делать было нечего. Отец это понял гораздо раньше меня.

[6]

- Слушай старшего и не перебивай. - Отец поднял палец и строго ткнул им в мою сторону.

Предупреждение было излишним. Такого перебьешь. Сегодня он, судя по всему, был в приподнятом настроении, а в таком состоянии он никому спуску не даст. Надо сказать, он не слишком одобрял мой нынешний способ зарабатывать на жизнь. Бегемота, конечно, лично не знал, но, судя по всему, прекрасно представлял себе публику, с которой мне приходится иметь дела. Можно подумать, работая следователем в прокуратуре или обозревателем в газете, я имел дело с иной публикой. Она, эта самая публика, теперь везде одна, другой в наших благословенных краях не водится.

- Итак, сначала общие впечатления. Текст, безусловно, заказной, но весьма качественный. Этот автор, А. Степаниди, способный человек. Там есть нерв, есть язык, есть серьезная тема…

- Он такой же Степаниди, как мы с тобой Тумбрукакисы, - не удержался и перебил его я. - И что же это за тема? Есть ли жизнь на Марсе?

- Тебе же сказали - не перебивай, - строго сказал отец и посмотрел на меня взглядом, от которого наверняка когда-то ежились и теряли гонор его подчиненные. - Что за тема? А вот я сейчас тебе зачитаю. «За годы наших «реформ» в стране сложился своеобразный чиновно-хозяйствующий слой людей, не способных на созидание, но способных пожертвовать, чем угодно. Страна для них ширма и одновременно полигон для удовлетворения собственных амбиций. Им ничего не жалко, потому что они и свидетели, и активные участники колоссальных жертв и глобальных разрушений. При них рушились страна и государство, они приносили в жертву науку и образование, их решениями обрекались на распад армия, целые отрасли промышленности, наука, образование, здравоохранение. Гигантские предприятия, институты, центры, созданные чудовищным напряжением сил и воли целых поколений наших предшественников, ценой немыслимых жертв, для них были только ненужным хламом, от которого надо избавиться. Они «реформировали», то есть разрушали. Они приватизировали, то есть раздавали за бесценок общенародное добро не самым достойным… Поэтому им уже нельзя отступать. Они должны быть победителями, ибо победителей не судят. Вот почему жертвы их не пугают. Ничего другого они уже не умеют».

Отец сделал паузу и вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами.

- А по-моему, неплохо, - с некоторым даже вызовом сказал он.

С некоторых пор у него сложилось впечатление, что я стал слишком циничным и равнодушным.

- Ну, это смотря на чей вкус, - миролюбиво сказал я. - На мой - слишком высокопарно.

- Просто вы уже отвыкли от честных слов.

- Может быть. Только ты не забывай, что текст, как ты сам выразился, безусловно, заказной. Так что давай не будем преувеличивать высоту чувств и чистоту мыслей господина, скрывающегося под громким именем А. Степаниди.

- Мысли, надо заметить, совершенно не в духе самой газеты. Общее направление там совсем другое. Я бы даже сказал - противоположное, - заметил отец.