У звезд холодные пальцы - Ариадна Борисова Страница 12

В застарелые опасения Лахсы ринулся новый страх: девочка еще и в чьей-то смерти винить себя начала!

– Что ты, что ты, никто в этом не виноват! Так распорядился бог-случай Дилга.

– А отец? Куда делся мой настоящий отец?

– Откуда мне знать?! – вскричала Лахса в тоске, рискуя разбудить храпящего на весь дом Манихая.

Заскрипела дверь, впуская вошедшего бочком Дьоллоха. Лахса с облегчением отступила от Илинэ, заторопилась к нему и снова остановилась: лицо сына было чисто умыто, а под скулой багровел кровоподтек.

Распрямив перед матерью плечи, Дьоллох невольно скривился от боли. Лахса пересилила себя, не стала унижать взрослого парня оханьем и причитаниями. Остановилась подле, сложив на груди руки. Уверенная, что второй драчун моется во дворе, спросила, чтобы заполнить затянувшееся молчание:

– Атын где?

– Не знаю.

Лахсе показалось, будто не только она сама, а вся юрта начинена сердечными терзаниями и смятением, и тревожно выжидает чего-то.

– Разве вы были не вместе?

– Да. – Дьоллох покосился на сестренку. – Но потом он ушел.

– Уже поздно, скоро ночь!

– Мы искали…

– Придет, никуда не денется, – подал голос проснувшийся Манихай. Закряхтел, поднимаясь: – И раньше такое бывало.

…Верно, Атын пропадал и раньше. Три весны назад в Месяце белых ночей также не пришел домой. После долгих поисков, почти на рассвете, нашли спящим под сосной на горной опушке. Измученная Лахса тогда едва не задушила мальчишку в объятиях, одновременно вымещая пережитый ужас крепким тумаком:

– Ты почему ничего не сказал и ушел?! Напугал всех!

Атын смотрел виновато, но был рассеян и не мог скрыть какой-то невнятной радости, будто его разбудили посреди счастливого сна. После рассказал, что шел вверх в гору просто так, шел и шел, – казалось, тропа присыпана не старой хвоей, а стриженой шерстью золотого оленя, – и уже собрался повернуть домой, как вдруг Великий лес начал разговаривать с ним. Шелест деревьев, свист ветра и дразнящий шепот эха складывались в узоры красивых слов-звуков. Атын хорошо понимал эту странную речь и сам отвечал похоже – тихим смехом и свистом. А тропа звала в зеленую глубину вечера, выпевала шорох веселых шагов и обещала волшебство, и не обманула. На тропу выскочила лиса, оскалила пасть в улыбке и побежала сбоку – собака, и только! Атыну совсем не было страшно. Очутившись у сосны на опушке, сел на пушистую шкуру травы, погладил рыжую спутницу по спине и услышал гул мягких почв, поманивший прилечь. Лисе стало неинтересно, повертелась немного рядом и растворилась в лесу.

Лицо и руки защекотали стрекозьи крылышки, вначале робко, затем все смелее и смелее начали ластиться мелкие духи, детки Эреке-джереке. В густом звонком воздухе всплывали нежные лица, лукавые глаза-светлячки, под разноцветными платьицами мелькали крохотные ножки. Атын лежал, шелохнуться не смея, и незаметно уснул…

Манихай не поверил ни единому слову. Малец, конечно, сочинил сказку, мечтая о невозможном. Либо пересказал виденное в грезах. Мало ли что приблазнится в тайге, погруженной в колдовскую белую ночь.

Лахса рассудила: мог посмеяться над мальчишкой дух лесной, известный шутник Бай-Байанай.

– Никому не болтай о своих разговорах с лесом, – сказала Атыну.

Он послушно кивнул:

– Не буду. А то Эреке-джереке перестанут показываться и звери не будут улыбаться мне, да ведь, матушка?

Лахса подумала: что, если и в этот раз Атын забрел далеко, уснул под деревом, а тут его лесной старик учуял, не успевший насытиться дарами лета?!

Постаравшись прикрыть безмятежностью страх разбереженного сердца, она неторопливо выпила воды, постояла у порога, полная видений одно жутче другого, и сказала обыденно, как о заблудившейся корове:

– Пойду-ка я, поищу.

– Я с тобой! – вскинулся Дьоллох.

– И я, – уцепилась за рукав Илинэ.

Манихай только ладонью махнул:

– Идите, идите, а то и впрямь как бы чего… Я дома подожду, вдруг явится.

…Белая кумысная ночь спрятала луну и звезды в сплошном серебристом мареве. Обволакивая траву и низкие кусты, стелилась влажная дымка, словно хозяйка Земли Алахчина надавила на пышную грудь и опрыскала лес живительным млечным соком. Время двух варок мяса дети и Лахса безуспешно искали окрест, звали: «Где ты, ответь!» Потревоженные листья сонно шептались: «Кто выкликал кого-то, не называя имен?»

Спеша за матерью, размашисто ступающей по горной тропе, ребята о чем-то заспорили. Лахса потихоньку умерила шаг, прислушалась.

– А я говорю – у Атына есть Идущий впереди, – убеждала Илинэ брата.

– Чушь, – возразил Дьоллох, – нет и не может быть у него двойника. Гораздо интереснее тот скелетик, который он таскает с собой на шнурке в кошеле от кресала. Не побоялся вырвать из рук самого багалыка. Знать, эта луговая собачка ему зачем-то нужна. Надо же, мне ничего не сказал!

– Тогда объясни, как Атын сумел оттолкнуть Кинтея, не прикоснувшись к нему? Не суслик же мертвый здоровенного парня пнул! Топпот кричал, что Атын – колдун…

Дьоллох задыхался, кажется, больше от возмущения, чем от ходьбы:

– Все у вас с ним какие-то секреты!

– Ты сам слушать не хочешь ни меня, ни Атына.

– Забудь его имя, пока мы бродим в лесу! У леса много ушей и глаз, у гор одно эхо, да всезнающее и многоголосое. Если брат заимел двойника, о том тем более нельзя говорить! – Дьоллох помедлил. – Но скорее всего он возомнил духом-хранителем свою дурацкую игрушку.

«Об Атыновом близнеце речь вели», – уразумела Лахса. Вот оно как обернулось! Должно быть, Манихай рассказал детям байку о старом Торуласе и его двойнике. Женщина вспомнила: Атын лепетал что-то подобное, когда нашел закостенелый трупик братца, засунутый в щель…

– Матушка, я, кажется, знаю, где он, – сказала вдруг за спиной Илинэ.

Шумно отдуваясь, Лахса остановилась.

– Где же?

– Думаю, в пещере под Скалой Удаганки…

– Ты тоже была в пещере? – сузила глаза Лахса, только теперь осознав, в какие дебри заходят ее ребята. А она-то, наивная, полагала, что бродят с соседской детворой на ближних лугах!

– Да, – виновато подтвердила девочка.

Признание сестры ошеломило Дьоллоха:

– Сколько раз твердил, чтобы не смели никуда убегать без меня!

Раньше Лахсе не приходилось бывать в воспрещенных горах, высоком владении жрецов, где горные духи немилостивы к женщинам. А кое-кто из соседок, между прочим, собирал ягоды в здешнем лесу, и ничего страшного не произошло.

Лахса решительно повернула к жреческому селенью.

Грозные ветра гудели в угрюмых вершинах. Оглядываясь пугливо, женщина дивилась: причудливые скалы напоминали вставших на дыбы коней. Их вздернутые кверху маковки-морды заволокло мглистой пеленой поднебесья. Казалось, кони вот-вот опустятся на землю и великанские копыта придавят людей, в страхе бегущих по каменным стежкам. Махина Каменного Пальца вздымалась над всеми горами. Облака клубились тут особенно низко. По белой тверди утеса, теряясь в тумане, змеилась лестница с трехрядными поручнями с обеих сторон. В гладком подножии ни мха, ни лишайника, лишь по краям откинуты лопнувшие слоистые пласты, будто чудовищный перст только что проткнул подземные толщи. За утесом смутно темнели юрты жрецов. В окошке ближней, должно быть Сандаловой, мерцал огонек.