"Царство свободы" на крови. "Кончилось ваше время!" - Алексей Волков Страница 12

Мировые новости были гораздо существеннее — и тревожнее. И не только кризис, поражающий одну страну за другой. После всего случившегося всевозможные чужие финансовые заморочки воспринимались не слишком серьезно и отнюдь не казались чем-то особо страшным. Ну, биржевой крах, и что? Это где-то настолько далеко… Тут государство рухнуло, раскололось на несколько частей, а что может быть ужасней? Да и какой промышленный спад в образовавшихся странах, в которых до сих пор большинство заводов или не работает, или работают еле-еле? Здесь-то особо хуже уже не будет. Некуда уже.

Но имелось и другое. Возрожденная Польша все меньше считалась с мировым сообществом и с нескрываемым вожделением посматривала в сторону восточных соседей. Паны полагали довольно большую часть земель своими, исконными, точнее — некогда принадлежащими, и теперь опять начинали кампанию по возвращению того, что очень давно было временно захвачено их далекими предками. Почему-то казалось: первоначально бывшее набором трескучих фраз для внутреннего потребления, сплачивания нации и подпитывания извечной гордыни, все это перерастало в реальную фазу. Во всяком случае, на польско-русской границе было весьма неспокойно, постоянно происходили какие-то мелкие стычки, и любая из них могла стать поводом к войне. Газеты хорохорились, кричали о могучей армии свободной демократической России, только для Кротова не являлось секретом — реальных вооруженных сил в распоряжении Москвы почти нет. Армия считалась рассадником контрреволюции, и ее упорно сокращали — пока не досокращались до нереального минимума. Да и были ли боеспособными остатки некогда грозных войск?

Поневоле вспоминались последние дни Великой войны. Немногочисленные, по каким-либо причинам не ушедшие домой солдаты, страшные только для собственного начальства, но не для врага, ощущение бессилия, а потом — известие о позорной капитуляции. А ведь было столько слов о верности союзникам, да только на войне ценится сила, а силы не стало еще со злосчастного марта, последовавшего за страшным февралем.

Поляки же, как можно было судить по статьям, обвиняли Москву в возрождающемся империализме на основании каких-то неопределенных разговоров о возможном объединении с вольным городом Петроградом и состоявшемся — с Уральской республикой. И требовали вернуть все земли, когда-либо принадлежавшие Речи Посполитой, включая Смоленск. Им-то Московия была удобной в границах века этак шестнадцатого.

Но украинцам было еще хуже. Тех вообще хотели забрать себе целиком, и перепуганные незалежники теперь срочно заговорили об оборонительном союзе с клятыми москалями.

Если подумать, с точки зрения Кротова, было не так и плохо. Внешний враг поневоле сплачивает даже тех, кто перед тем решил расстаться. В том ли виде, в ином, а там, может, и свершится чаемое?

Ладно. Все это — надежды, а будущее делают дела. Еще почитать, потом — ужин и сон.

1

— Вы отдаете себе отчет в случившемся? — Начальник кипел. Даже лицо его пошло пятнами, и, казалось, в любую минуту дело может закончиться апоплексическим ударом. — Прямо среди бела дня на крыльце управления милиции застрелен представитель дружественной державы! Более того, старший офицер из расположенного здесь подразделения американской армии! У вас на глазах! Буквально на глазах!

— Я это… тогда в сторону смотрел, — угрюмо буркнул Николаев.

— Что значит в сторону? Почему в сторону? — взвился начальник.

— Он что-то говорить начал, ну, и я, это, хотел обернуться к переводчику. Тут и случилось.

— Да какая разница, куда вы смотрели? — без всякой логики прозвучал очередной крик. — Важен сам факт!

— Так точно! — по-старорежимному отозвался следователь.

Он даже стоял по стойке «смирно», словно находился на плацу и время было иным. Но куда бы ни смотрел Николаев в роковой момент, роли никакой не играло. Стреляли издалека, и все равно заметить он бы ничего не мог.

— Так точно, так точно! Ты представляешь, что сейчас будет? Какие шишки нам на головы полетят?

Судя по «тыканью», гроза если не миновала, то хотя бы слабела.

— А чем мы виноваты? Приказа обеспечивать безопасность не было. Я этого Грэвса вообще второй раз в жизни видел. Кто ж мог знать, что его… это… решат шлепнуть?

Николаев был прав, однако случай был исключительный, делом в любом случае заинтересуется правительство, а уж оно будет искать виноватых везде. В том числе среди собственной милиции.

— Откуда стреляли, установили?

— Так точно, установили. С чердака бывшего доходного дома Серебрянникова.

— Это же полверсты, не меньше. — Переход на метрическую систему был осуществлен давно, но привычки исчезают не сразу.

— Шестьсот с небольшим метров, — уточнил Николаев. — Стреляли из трехлинейки, возможно, с оптическим прицелом. Очень хороший стрелок. Одной пулей.

— Может, он в тебя стрелял и промахнулся? — почему-то с надеждой осведомился начальник.

— Не думаю. Смысла нет. Меня бы это, без того подкараулили. Невелика персона. Да и наши уголовники — ребята простые. Утруждаться в подобных делах не станут.

— Но тогда, выходит, они знали?

— Вероятно. Я тут это… подумал — вдруг исчезновение американских солдат и убийство Грэвса — звенья одной цепи? Ну, это, если предположить, что за исчезновением стоит некое общество, они вполне могли предположить, что капитан заедет к нам в управление. Просто для того, чтобы выяснить.

— Логично. Кстати, с солдатами что?

— Никаких следов. Пока, во всяком случае. Ищем.

— Оружие хоть нашли?

— Никак нет. Стрелок унес его с собой. Гильзу тоже.

Начальник поморщился. Однако разговор вступал в деловое русло, и Николаеву жестом предложили присесть.

— Кури, Лука.

— Спасибо, Федор Григорьевич. — Николаев потащил из кармана портсигар.

— Кто-нибудь из соседей видел? Там, подозрительные лица, еще что такое? Все-таки день, люди в окна выглядывают, да и во дворе кто-нибудь мог оказаться.

— Какой-то мужчина выходил примерно в то же время. Нес нечто завернутое, вытянутое. Вероятно, винтовку. Снаружи на улице его ждали двое на санях. Сразу и уехали. Кони обычные, гнедые, запряжены были парой.

— Ты ладно про лошадей. Про людей что?

— Это… Про людей удалось узнать намного меньше. Мужчина как мужчина. Среднего роста, со светлой бородой, среднего возраста, где-то за сорок, одет в черный поношенный полушубок и валенки, на голове — ондатровая шапка. Тоже не новая. Цвет глаз никто не разглядел, особых примет — тоже. Тех, кто его ждал в санях, вообще не видели. Подъехали, забрали…

— Но выстрел-то слышали?

— Мало ли… Никто значения не придал. Во всяком случае, говорят так. Большинство свидетелей вообще видели мужчину лишь из окон. Во дворе — одна женщина да несколько мальчишек. Отсюда и показания. Но женщина говорит, мол, при встрече может узнать.