Диагноз Дракона - Роман Русецкий Страница 13

— Любовь с детства?

— Нет, мы там работали. Я преподавала английский, он — историю.

В следующую секунду Лера понадеялась, что эти женщины не знают физиогномику. Перед ней сидела учительница, и рассказывала, как у неё вырос маньяк. Рассказывала со спокойным выражением лица, демонстрируя только отвращение, когда речь шла о её собственной матери. Лере захотелось сказать этой женщине всё, что она чувствовала, а потом ещё что-нибудь сверху. Но тогда задача была бы провалена. Во имя всех, кто мог пострадать от человека, которого породила эта женщина, надо было взять себя в руки и продолжить слушать то, что она говорит.

— Я ему очень понравилась, он дарил цветы, позорил меня на всю школу… В конце концов, я сдалась. Мы поженились, и стали жить с моими родителями. У него своей квартиры не было.

— А как ваша мама отнеслась к вашему замужеству?

— Не одобрила, разумеется. Она начала издеваться над ним. Выливать детские горшки в ванну, а он этого очень не любил. Кричала на него, что у него, мол, нет ничего своего в доме. И со мной она всё время скандалила при нём, а когда он влезал, переключалась на него.

— Он не выдержал?

— Выдержал. Всё бы у нас с ним было нормально, если бы он не оказался алкоголиком. Начал ходить где-то по вечерам, возвращаться пьяным в стельку, ходил по дому голышом. Потом в школе говорили, что он завёл роман с выпускницей, у которой брат учился. Это стало последней каплей. Я его погнала.

— И где он сейчас?

— Не знаю, я с ним никаких отношений не поддерживаю.

— А вы не думали на алименты подать?

— Не нужно мне от него ничего. К тому же он наверно спился. Может, его уже и в живых нет.

— Да… понятно. Ладно. А может, у вас остались старые фотографии Александра?

— Ох, где-то были. Аня, поищи, а?

Поднявшись с дивана, Анна, бросила на свекровь униженный взгляд и вышла из комнаты. Это была её вторая эмоция, которую видела Лера.

— Есть ещё один вопрос, произнесла студентка, — Можете рассказать о суде над Александром?

— Что вас интересует?

— Ну, для начала, кто подал в суд?

— Анна.

— А вы поддержали её в этом?

— Я её уговорила. Она не хотела подавать. По сути, дело завели, потому что Анна попала в больницу, а они там обязаны передавать сведенья. Она хотела соврать, что, мол, упала. Я объяснила ей, что это неправильно. Потом она отказалась от медэкспертизы, и вообще хотела то ли забрать заявление, то ли написать, что нет претензий. Но его надо было оградить от общества.

— Говорите, экспертизы не было?

— Да, Анна отказалась.

— Так почему тяжкие телесные?

— Вы хорошо осведомлены. Ну, взяли материал из истории болезней, и на его основе сделали экспертизу. Эта несчастная Анна ещё бегала по инстанциям, чтоб написали менее тяжкие…

— Бегала? Подождите, разве она не должна была лежать в больнице?

— Она и лежала, три дня.

— А кроме вас свидетели были?

— Нет, только мы.

— Наверно, соседи что-то слышали?

— Все говорили, что нет.

Лера вспомнила своё подслушивание через дверь.

— Так а на какой доказательной базе строилось дело?

— Он сам рассказал всё, как было. Как бил, куда бил, что было потом. Как угрожал… В общем всё.

— А вы тогда пострадали?

— Да. Он таскал меня за волосы. Ставил на колени. Требовал, чтобы мы с Анной извинялись друг перед другом и перед ним.

Лере вспомнились люди на коленях с рисунка.

— Так значит, по сути, приговор строился на экспертизе, сделанной на основе документов из больницы, и его признании? А он просил у вас и у жены прощения до или после суда?

— Нет. У неё — в каком-то смысле да. Он ей свою долю квартиры отписал. У меня он прощения не просил.

— Долю в квартире? Больше похоже на взятку…

— Ну, Аня не поддалась. А вот, кстати, и она. Нашла фотоальбомы?

— Да, — ответила вошедшая в комнату молодая женщина, кладя на стол большую и очень старую книгу с картонными листами.

Лидия Александровна открыла альбом и принялась перелистывать страницы, комментируя фотографии и пересказывая Лере историю Александра. На фотографиях, особенно на поздних, явно был тот самый человек из психушки, только более молодой, сутулый и совсем толстый. На детских фотографиях он в основном лежал в кровати, всегда одетый очень тепло, всегда со стрижкой "шапочка", отросшей сантиметров на десять, с немытыми волосами, и с глупой улыбкой на лице. Иногда он был с книгой, иногда — с какой-то игрушкой. Рядом с ним всегда была небольшая пожилая женщина с орлиным носом и решительным взглядом — бабушка, как пояснила Лидия Александровна. Сама мать встречалась на фотографиях не часто, в основном с совсем маленьким мальчиком.

— А что насчёт вашего отца? — спросила Лера, заметив, что помимо Александра мужчин на большинстве фотографий нет.

— Он ушёл от нас. Бабушка изменяла ему. Первый раз она созналась сама, и он простил. Второй раз он её застал, и на этом их отношения закончились.

— Почему вы называете её бабушкой? Она же ваша мать.

— Так у нас в семье повелось. Я мама, он Саша, она бабушка…

— А почему вашего отца нет на фотографиях?

— Он фотографировал… хотя, подождите.

Лидия Александровна открыла одну из ранних страниц. На фотографии был изображён высокий, крепкий, красивый мужчина лет пятидесяти пяти, в деловом костюме.

— Вот он, мой отец.

Где-то в глубине квартиры запищал телефон. Анна снова вышла из комнаты. Лидия Александровна продолжила листать календарь. Ближе к концу появились распечатанные на простой бумаге цифровые фото. На них Александр был именно таким, как сейчас в психушке, только с чистыми волосами. Сомнений быть не могло: это был он, и он был жив. А значит, он — беглый преступник, а похоронили кого-то другого. Но в простую ошибку Лера не верила. Мог ли этот человек в момент аварии вовремя среагировать, и убить кого-то, чтобы выдать за себя? Или ему повезло, кто-то другой погиб рядом с ним, а он изрезал мёртвому лицо и подкинул свои документы? В везение Лера тоже не верила.

И вдруг на бумагу капнула прозрачная жидкость. Лера подняла глаза. Лидия Александровна плакала. Молча, беззвучно. Её губы скривились от внутренней боли, а из глаз текли слёзы, скатывались по щекам, и срывались с точёных скул на бумагу. Лере вдруг стало жаль её. Как бы она ни воспитывала сына, то, что он делал с ней потом, было слишком жестоким. Кого винить в этой ситуации, и на чьей стороне правда, девушка судить не бралась. Однако очевидно было одно: женщина с непростой судьбой плакала над фотографиями сына, которого потеряла. Может, дежурная больницы была права, и в жизни действительно всякое бывает?