Демосфера - Илья Новак Страница 13

Ната второй рукой ухватила Дана за локоть, и он прошептал, заранее радуясь:

— Смотри, что сейчас будет.

Пиаробот напоминал человека, то есть имел две руки, две ноги и голову, но разумного в нем не было ничего, простая операционка с набором несложных действий и удаленным сетевым доступом.

— Новый маршрут наземного транспорта! — загудел он издалека, растапливая пластиплоть в улыбке, протягивая билеты и одновременно высвечивая над головой рекламную картинку с изображением вездехода странной формы. — Первые рейсы — за десять процентов стоимости, напитки в салоне бесплатно…

Как только он вошел в круг пятиметрового диаметра, внутри Дана включилась мощная прога. Голос пиаробота стал очень высоким, слова слились, а потом что-то щелкнуло, и сразу же изображение на голограмме сменилось: теперь там содрогалась в экстазе натуральная, всамделишная шведская групповуха, персон так на семь-восемь — из-за того, что они переплелись, точно сосчитать не представлялось возможным. Голос пиаробота совсем смолк, руки задрожали, рассыпав билеты по мостовой, из динамика полились ахи и охи: звуковой ряд, сопровождающий веселое действо, демонстрируемое теперь голопроектором автомата.

Он побрел прочь, оглашая улицу страстными стонами, экстатически дергаясь и подпрыгивая, будто наглотался амфетаминов. Несколько идущих навстречу прохожих отскочили, проезжающий мимо колесничий крутанулся вокруг оси и встал, изумленно пялясь на свихнувшийся автомат. Засмеялись какие-то студенты.

— Пошли быстрее. — Дан потянул Нату за угол, но она успела подхватить с мостовой один из билетов.

Когда они отошли на квартал, он замедлил шаг.

— Что это такое было? — спросила Ната.

— У меня ведь антивирус. — Данислав все еще ухмылялся. — В него, понимаешь, по моей просьбе добавили утилиту, которая воспринимает подобную рекламу как вирусную атаку. Такими пиароботами управляют через Геовэб, и этот мой антивирус… Ну, он как бы видит, что ко мне приближается враждебная программа, и валит ее. Расстраивает двигательные функции, а потом заставляет транслировать любой случайный поток из Геовэба. Вообще, робот передает запись от своих хозяев. Там кремниевый модулятор, который расщепляет два фазированных световых луча… Ну, это, в общем, полупроводниковая фотоника, это сложно. Я сам это плохо понимаю. Короче, антивирус принуждает его выловить любой случайный поток из Сети. Там же постоянно кто-то с кем-то файлами обменивается. Но это у меня запрещенный софт, с таким лучше бюрикам не попадаться…

Ната улыбалась и кивала. Потом вспомнила прерванный появлением рекламного автомата разговор.

— Даник, я все-таки не пойму, почему именно ноги? Если умеют делать такое… почему другое что-то не меняют?

— Колесо было величайшим изобретением человечества, — авторитетно заявил Дан. — Очень сильно повлияло на прогресс. Но колесами в природе никто не обладает, это чисто искусственная штука. Люди тысячелетиями использовали разные повозки, передвигающиеся на колесах. А теперь вот решили и сами… Ты видела, с какой скоростью они двигаются?

— Но ведь ноги! — не унималась Ната. — Они же… Ну вот у женщины — когда красивые ноги, ведь на них приятно смотреть, правильно? И трогать их. Я имею в виду — вам приятно. Мужчинам. И мужские ноги, когда они хорошей формы, то…

Данислав возразил:

— Послушай, но ведь у меня телесный софт прошит, ведь ты знаешь! Это тебя не смущает?

— Так его не видно, — возразила она.

— Ну так что же… Все равно, дело просто в привычке. Среди колесничих уже тоже конкурсы красоты проводятся. И колопорно тоже уже есть. «Сладкий изгиб» вот — не смотрела такое видео?

— Не смотрела! — испугалась она.

— Когда вернемся — я тебе покажу.

— Не надо! — Ната с опаской покосилась на него, словно домохозяйка, которая вдруг узнала, что ведущий замкнутый образ жизни милый пожилой господин по соседству — агрессивный фетишист-некрофил. — Тебе такое нравится?

Он помотал головой:

— Нет, что ты. Я для общего развития смотрел.

Она что-то еще говорила, но Дан уже не слушал — он задумался над своими словами: «Когда вернемся…» Надо сказать ей. Обязательно, ведь это, в конце концов, жестоко… Сейчас она еще может поступить куда-то на курсы, выучиться… на секретаршу какую-нибудь, что ли? Он поможет устроиться куда-то. А если тянуть… вдруг забеременеет? Конечно, случайно такое теперь не происходит, но Ната хотела ребенка, уже трижды она несмело подступалась с этим вопросом, а Дан пресекал такие темы на корню. И она может специально… Не выпить вовремя таблетку — проще простого. И что потом? Насколько Данислав ее знал, на аборт Ната не согласится ни за что.

— Ты иногда молчишь, — сказала она. — Вроде что-то сказать хочешь.

— Нет, я… — начал он.

— Но я же вижу. Что такое, Даник?

— О, гляди, Калем! — обрадовался он. — Видишь? Идем к нему. Я пить хочу.

Колесничий покачивался возле столика открытого кафе, на стуле рядом сидела блондинка — они пили вино и ели мороженое. Калем помахал рукой.

— Садитесь, дорогие… Вино, водка, виски? Это Турби. Турби, это Данислав Серба, однокашник мой, а это Ната.

Турби напомнила Дану собаку породы колли, которую очень плохо кормили. Сколько он помнил, у Калема была склонность к утонченным во всех смыслах женщинам — изящным до безобразия. И лицо: худое, вытянутое, унылое…

— Я вас раньше здесь не видела, — сказала она, поднося к губам бокал, который держала за ножку двумя пальцами, отставив мизинец.

Зряшная женщина — сразу понял Дан. Они с Калемом насмешливо переглянулись — тот заметил, куда смотрит приятель, и еле заметно нахмурил брови, как бы говоря: «Ну так что? Я прав, а ты в женщинах ни черта не смыслишь, как и раньше». Когда-то они с Калемом — тот еще не был колесничим — сильно на эту тему спорили. Калем твердил: «Это мы, мужики, грубые скоты, даже если интель какой-нибудь, начитанный сукин сын в очечках и с тонкими усиками — все одно, питекантропия сидит где-то глубоко, никуда не деться от нее. Но женщины — они должны быть тонкими, воздушными — и телом, и мыслью, и чувствами. Приличными, светскими. Желательно — поэзию чтоб сочиняли». — «Ерунда! — говорил в ответ Дан. — Тонкими — ну это еще ладно, но светскими… Знаешь, как вычислить бабу, с которой точно нельзя дел иметь?» — «Как? Ну как?!» — распалялся Калем (они к началу таких разговоров обычно уже допивали вторую бутылку вина). «Угостить ее чем-то, шампанским или ликером каким. Если она держит бокал или рюмку, оттопырив мизинец, — всё, сразу вскакивай, беги подальше и не возвращайся». — «Херню говоришь! — обижался однокашник, у которого, конечно же, в это время был роман с очередной воздушной, как хорошо взбитый крем, грымзой с культурологического факультета, имевшей привычку отставлять мизинец, даже когда в руках ее был толстостенный пивной бокал. — Недоумок, ни черта в бабах не рубишь!» — «И вообще, я всегда предпочитал пивные ресторанам, — заключал Данислав. — Пивные, понимаешь? Там — жизнь, а в ресторанах — сплошной этикет. То же и с женщинами. А ты — жаркий южный мужчина, дались тебе эти, которые поэзию сочиняют! Тебе положено любить знойных блондинок, страстных, разнузданных в постели. А эти, утонченные… поэтессы, блин! С такой если спишь, так вроде дохлая лягушка рядом, холодная…» — «Те, что утонченные, они как раз в постели и разнузданные. А вот селянки всякие с виду кровь с молоком, а в постели вялые да стеснительные… коровы», — возражал Калем. Так они ни о чем никогда и не договаривались.