За Русь святую! - Николай Андреев Страница 13

Что ж, придется ждать крайнего случая: в жуткой и опасной обстановке царь иногда проявлял совершенно несвойственную ему решительность и твердость. Жаль, что опасной обстановка должна быть именно в глазах Николая, а не всей страны или окружения…

Кирилл не надеялся на победу. Но пытаться надо было…

Днем поезд уносил Великого князя в Ставку. Там ждал его первый настоящий бой за империю, который суждено было проиграть…

В просторном кабинете двое совершенно не похожих друг на друга людей склонились над картой. Она уже была потертой от частого использования, пестрела от всевозможных рисованных флажков, стрелок, маршрутов передвижения войск и тому подобных вещей.

Однако двое офицеров все свое внимание обратили отнюдь не на контуры местности, по которым сейчас шли победоносные отряды. На карте лежал раскрытый конверт. Рядом, скомканное, валялось и его содержимое: письмо, исписанное весьма знакомым одному из офицеров почерком.

— Николай Николаевич, что вы думаете по поводу сего образца эпистолярного жанра? — внезапно нарушил молчание один из офицеров.

Вид его был довольно-таки колоритен. Мундир с приколотым Георгием, плотно облегавший далеко не худое тело. Полные щеки, спрятавшийся в густой бороде подбородок, прищуренные глаза. Солдаты в шутку называли его «ханом»: так вполне могли выглядеть потомки Чингисхана, устроившиеся на сытой русской службе. А Николай Николаевич Юденич и не хотел этого отрицать: подобные сравнения ему льстили. Хотя бы потому, что многие Чингизиды не были лишены полководческого дара. А уж единицы из этого множества… Да, чего стоил хотя бы Железный Хромец!

Второй человек в кабинете по какой-то превратности судьбы звался тоже Николаем Николаевичем. Вот только его фамилию многие и не упоминали: и так ясно. Романов. Николаша Романов, дядя царя.

Его внешность являла собою полную противоположность Юденичу. Короткая бородка, сухощавое телосложение, седые волосы, подтянутость, сухость. Такое впечатление, будто еще минута — и он выйдет на парад командовать эскадроном гусар, невероятно жутко грассируя.

Два Николая сошлись характерами, достигнув согласия в командовании Кавказским фронтом. Может быть, именно поэтому на этом театре военных действий были достигнуты потрясающие успехи. Казалось совсем чуть-чуть, и Бунчук падет к ногам Орла…

Однако, похоже, скоро успехам мог настать конец. Только два часа назад пришло письмо из столицы, от Великого князя Кирилла. Он писал, что ожидаются беспорядки, сама династия поколеблется и нужно немедленно что-то делать…

— И, неслыханное дело, этот морячок — Флот и его офицеры не были кумирами Николая Николаевича Романова. Мягко говоря, флот Николаша не уважал. — Пишет какие-то глупости! Надо ему поменьше вина потреблять.

— Я считаю, — попытался утихомирить князя Юденич, — что надо прислушаться к голосу Кирилла Владимировича. Вы же знаете, в столице неспокойно, уже несколько раз трон мог пошатнуться. Вдруг это тот случай, когда страна стоит на пороге новой революции? В Петрограде хватает своих Робеспьеров и Дантонов. Даже вам предлагали…

— Вздор! Кирилл, скорее всего, считает все это остроумной шуткой. Мой племянник думает, будто сам может справиться и с внутренними врагами, и с внешними. Так пусть справляется. И не лезет в мою армию. Уничтожьте эти глупости бумагомара!

Николаша не привык себя сдерживать в присутствии подчиненных, как не привык и смягчать, хотя бы на словах, свое отношение к неприятным личностям.

Великий князь отвернулся от скомканного листка. А вот его тезка не решился так обходиться с бумагой. Вдруг Кирилл Владимирович вовсе и не шутит, вдруг он имеет полные основания бить тревогу? Но вот предложение Великого князя, вернее, намек в случае непредвиденной ситуации прислушиваться (то есть, конечно же, подчиняться) — полнейший вздор. Никто из Николаев в этом кабинете не стал бы даже прислушиваться к этому бреду. Какой-то морской офицер, всего лишь командующий речными флотилиями и Гвардейским экипажем, будет отдавать приказы целому фронту? Бессмыслица.

Юденич сжал потрепанное письмо в кулаке. И продолжил с Великим князем обсуждение планов наступления на Месопотамию. Жаль, что Сизов не имел возможности дочитать до конца список лиц, которые подозревались в участии или сочувствии к масонским ложам Вырубовой. Тогда бы он, наверное, сопоставил два факта. Первый: то, что Николая Николаевича в свое время назначили Главковерхом по настоятельным «просьбам» французского правительства, которые более походили на требования или даже приказы. И второй факт: то, что французское правительство того времени будут потом называть «масонским филиалом»… А еще то, что Николашу уже давно прочили в диктаторы-сменщики «слабого» Николая Второго…

А Кирилл вглядывался из окна поезда в русские просторы, вполголоса напевал одну песню… В душе Сизова-Романова боролось чувство обреченности, осознание всей грандиозности задачи и желание драться до конца. Но обязательно — до победного конца…

Наверх вы, товарищи, все по местам!

Последний парад наступает!

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!

Все вымпелы вьются и цепи гремят,

Наверх якоря подымают!

Готовятся к бою орудия в ряд,

На солнце зловеще сверкают!

Готовятся к бою орудия в ряд,

На солнце зловеще сверкают!

От пристани нашей мы в битву уйдем

Навстречу грозящей нам смерти!

За Родину в море открытом умрем,

Где ждут желтолицые черти!

За Родину в море открытом умрем,

Где ждут желтолицые черти!

Прощайте, товарищи, с богом, ура!

Кипящее море под нами!

Не думали, братцы, мы с вами вчера,

Что нынче уснем под волнами!

Не думали, братцы, мы с вами вчера,

Что нынче уснем под волнами!

Поезд пришел в Могилев с заметным опозданием, что все-таки было в новинку для того времени. До войны по поездам сверяли часы, а сейчас…

— А нынче неспокойно. Работать никто не хочет. Всем бы только руки нагреть да хлебнуть «беленькой», — долетели до слуха Великого князя обрывки разговора ожидавших поезд разночинцев.

Кирилл Владимирович, однако, был только рад опозданию: благодаря ему нашлось время для обдумывания предстоящих действий.

Как всегда в подобных случаях, очень помогали бумага и чернила. Несколько минут — и уже появлялись первые заметки, упорядоченные в несколько пунктов. Часть сознания Сизова, правда, плохо представляла, как вообще можно писать жутко неудобной позолоченной перьевой ручкой — она оказалась слишком тяжелой и скользкой. Однако Великий князь, несмотря ни на что, прекрасно справлялся, совершенно не замечая тяжести металла.