Путь Кланов - Роберт Торстон Страница 13

И на мгновение Эйден увидел все, что произошло, глазами врагов. Они, бандиты, были побеждены кучкой ДЕТЕЙ. С таким позором трудно жить дальше, пусть ты и не воин, а негодяй, не ведающий чести.

В следующий миг Эйден снова почувствовал себя сибом. Это было первое НАСТОЯЩЕЕ сражение, выигранное их сиб-группой. И цену им пришлось заплатить НАСТОЯЩУЮ — жизнь Глинн.

Когда Эйден приблизился к лежащей Глинн, возле которой сейчас собралась вся сиб-группа, он еще не успел успокоиться после боя. Эйден был перевозбужден, его била крупная дрожь, к горлу подкатывался ком. Его мутило. Эйден первый раз в жизни убил врага. Он посмотрел на мертвую Глинн, потом перевел взгляд на стоящего рядом Гонна, по лицу которого текли слезы. Эйден так и не понял, были ли то слезы печали или слезы бессильной ярости. Никто так никогда и не узнал, что творилось в этот момент в душе старшего опекуна.

Опекуны проследили, чтобы Глинн похоронили со всеми почестями, подобающими воину. После похорон Гонн был почти сразу же отстранен от своей должности за утрату контроля над группой в решающий момент, невзирая на то, что сибы показали блестящую боевую выучку. Его перевели в младшие воспитатели. Здесь у него тоже не заладилось. Что-то надломилось в нем после того случая. Вскоре, во время очередного теста на выживание, когда группа встала лагерем на берегу реки, Гонн отправился купаться и утонул. Среди сибов ходили слухи, что Гонн покончил с собой. Слухи так и остались слухами, а что произошло на самом деле, так никто и не узнал. В воинской касте самоубийства не поощрялись, разве что в бою, когда положение безвыходно.

И хотя Эйден искренне презирал Гонна за трусость, проявленную им перед лицом бандитов, он тем не менее ощутил острую боль, когда узнал о смерти этого человека. Несколькими годами ранее, когда Гонн был еще совсем другим, вышло так, что он взял Эйдена под опеку — «под свое соколиное крыло», как говаривал сам Гонн, и помог ему в одной истории с Забиякой. Вот как это случилось.

В один прекрасный день Гонн обнаружил Эйдена, пытающегося вытащить сломанные перья из крыла Забияки. Перед этим сокол умудрился очень серьезно подраться. Похоже, противник ничем не уступал Забияке, потому что вид у бедняги, когда он вернулся, был жалок. Несколько перьев отсутствовало вообще, еще несколько было сломано и держались, что называется, на честном слове.

— Дурачок, — сказал Гонн, — что же ты творишь? Разве так можно? Если выдернуть перья, то новые не вырастут при линьке. Даже линьки может не быть. Ты что, не знал этого?

— Нет, опекун. Я не знал. Я…

— Не оправдывайся. Если воин, совершив ошибку, ищет потом оправданий, то такому воину не по пути с Кланом. Тому, кто ищет оправданий, никогда не стать настоящим воином. Понял? Ты мечтаешь стать воином, поэтому ты не будешь сейчас оправдываться, нег?

— Нег.

— Хорошо. А теперь я научу тебя, что в таких случаях делают. Это называется подвязкой.

Гонн повел Эйдена к себе. Тот шел и успокаивал Забияку, который перед этим упорно не хотел расставаться со сломанными перьями. Яростно обороняясь, своими протестующими воплями Забияка и привлек внимание Гонна.

Гонн жил тогда в хижине, точно такой же, как и те хижины, в которых жили воспитанники. В качестве кровельного материала в таких жилищах использовались широкие и необычайно прочные листья кальдовых деревьев, в изобилии росших на Цирцее. Этими же листьями покрывались снаружи и стены. Вряд ли, подумалось тогда Эйдену, Гонну доводилось когда-нибудь селиться в иных жилищах. Внутри царил беспорядок. Видно было, что здесь живет человек, менее всего думающий о своем быте.

«Хлам», — невольно мелькнула у Эйдена мысль, пока он стоял и переводил взгляд с одного предмета на другой. Гонн тем временем залез в мешочек, что висел у него на шее, и, покопавшись там, извлек кусочек ткани с воткнутыми в нее странными трехгранными иголками разного размера. Затем выдвинул нижний ящик рабочего стола, заваленного инструментами, назначение которых было Эйдену решительно непонятно, и достал связку соколиных и ястребиных перьев.

— Вот, — сказал он Эйдену. — Я собирал их во время линьки. Каждая группа держала птиц — эх, какие были птицы! — это ИХ перья.

Гонн долго и придирчиво выбирал иглы, наконец отобрал три разного размера. Потом пришла очередь перьев. Повернувшись ко входу в жилище, к свету, Гонн долго, очень долго выбирал среди старых перьев подходящие. Наконец он сделал выбор. — Так, парень, — сказал он Эйдену, — теперь держи свою птицу покрепче. Сейчас мы снабдим ее НОВЫМИ перышками.

И с этими словами он наклонился к Забияке. Острым как бритва ножом, хирургически точными движениями, Гонн под острым углом отсек поврежденные перья чуть ниже места надлома. То же самое он сделал с перьями ТЕХ птиц, несколько раз сравнивая их с удаленными и следя, чтобы перья-протезы были нужной длины. Затем он до половины ввел иглу в канал пера-протеза, проверив, плотно ли она там сидит, после чего повернулся к Забияке и, бросив Эйдену: «Держи крепче!» — начал осторожно вводить иглу в канал обрубка. Эйден смотрел и удивлялся, насколько скупы и осторожны, почти нежны движения заскорузлых пальцев Гонна. Наконец он поставил перо, да так аккуратно, что места соединения было почти не видно. Уворачиваясь от Забияки, который все норовил клюнуть Гонна, тот осторожно развел соседние перья и продемонстрировал Эйдену свою работу.

— Вот. Теперь продержится до ближайшей линьки. Понял? Теперь давай займемся остальными.

Помнится, они тогда проработали несколько часов подряд. Правда, это был единственный случай их нормального человеческого общения. Сам Гонн был похоронен тут же, на кладбище, но почему-то ни Эйден, ни Марта не захотели идти на его могилу.

Еще года три после памятного сражения Эйдену снился по ночам убитый им бандит. И часто во сне схватка была куда страшнее, чем в жизни. В некоторых снах бандит оказывался опытным бойцом, которого Эйдену лишь с величайшим трудом удавалось победить. Были и кошмары, после которых он просыпался в холодном поту: ему снилось, что не он убивает бандита, а бандит его и что нож, с хрустом ломая зубы, входит ему в рот.

А тогда, в последнее посещение кладбища, они с Мартой, постояв у надгробия Глинн, отправились навестить могилы своих товарищей-сибов. Одни из них погибли во время тестов, другие от болезней или в результате несчастных случаев. Правда, таких в их группе было немного. Большинство из отчисленных попросту проваливались на очередном испытании, после чего переводились в другое место, где их постепенно переориентировали для жизни в другой касте. Всякая деятельность на благо Клана считалась почетной обязанностью, неважно, к какой касте ты принадлежишь. Тем не менее перевод в другую касту сибами всегда воспринимался как что-то позорное. И Эйден в этом не был исключением.

Да, думал он, возвращаясь мыслями к лекции, как ни крути, но есть в этом что-то неприятно позорное. Во-первых, необходимость расставаться с группой. Во-вторых, резкая смена всего образа жизни. И третье. То, чему ты с таким трудом научился, оказывается вдруг никому не нужным. И еще. Предположим, ты входишь в другую касту. Это трудно, но преодолимо. А куда, скажите на милость, денешься от себя? Мысль, что ты мог стать воином, офицером, представителем высшей касты, но так окончательно и НЕ СТАЛ им, будет терзать тебя неотвязно. И окружающие. Они могут к тебе сколь угодно хорошо и с уважением относиться, но ведь они никогда не забудут, что ты НЕСОСТОЯВШИЙСЯ воин. От этого никуда не денешься.