Вопль археоптерикса - Андрей Загородний Страница 13

– Торчат один за другим, оба дымят, лава ползет из того, что справа, – сказал радист, когда я ткнул в треугольники и посмотрел на него.

– А пустое поле? Больше у тебя ничего не отмечено, почему половина листа чистая?

– Море. До самого горизонта море! – Климов взмахнул руками. – И здесь, и дальше вдоль пляжа, и там, за лесом.

– Море, говоришь? Так и запишем – до самого горизонта море, – сказал я.

Море, значит. И диплодоки, и Плутония. Вот так влипли, а могли закончить войну одним махом.

– Что не отменяет ремонт машины, – добавил я притихшему экипажу.

Подумал про себя, что, если обратно из этого странного места выбраться не удастся, будем летать на «ланка-стере» на рыбалку, пока топливо не кончится, но вслух этого не сказал.

Я полез на «ланкастер» к Алешке. Говорить не хотелось. Внизу разговор тоже вскоре стих. Только Галюченко, разводя костер, обращался между делом то к дохлому птеродактилю, то к голове питона, то к мелкой шустрой твари, подбегавшей на двух ногах к костру совсем близко. Ласково обращался:

– Ошпаришься, хлопец. Не маши крылышками, в суп угодишь.

Голове же он сообщил, что мы не вернулись домой вовремя, пропустили банный день, и ефрейтор, соответственно, остался без чистой рубашки.

Проша ходил по периметру поваленной просеки и что-то отмечал в своем блокноте. Константин проверял приборы, слышно было – вновь и вновь пытался запустить рацию, выцепить что-нибудь из эфира. Но вскоре бросил это дело и полез на помощь к нам. Потом забрался сюда и Прохор. Вдруг он подскочил и со словами «я же видел» бросился обратно на просеку. Подались за ним и мы, очень уж заволновался наш физик. Он добежал до большого завала и начал его разбрасывать. Тут и мы принялись растаскивать сучья. Не возились и двух минут, как среди подвядшей листвы обнаружилась сброшенная нами на Берлин бомба.

– Тэ-экс, а она-то как сюда попала? – протянул штурман.

– Наверное, бомбу створкой бомболюка заклинило, – сказал я, – а когда трясло при посадке, вывалилась. Понятно теперь, почему «ланкастер» перестал рулей слушаться – и аэродинамика нарушилась, и развесовка.

– И нас с собой поэтому утянула, – добавил Климов. Слышал ли Проша наши разглагольствования? Надо было видеть его физиономию в этот момент, ну как можно выражать сразу и разочарование, и радость? Получалось, бомба не сброшена, задание не выполнено, по факту вместо Гитлера вывалились в другое время мы, но оборудование-то с нами. Все это смешалось на его лице, он то хмурился, то улыбался. Сунул голову в отверстие, оставшееся от сорванной панели, потом выбрался и запустил туда руку. Пробормотал:

– Дверцы до конца не раскрылись, вот и зацепилась. Только как ее теперь к самолету тащить? Она здесь, а самолет там?

– Ничего, – пожалел его Галюченко. – Из бревнышек катки сделаем, вагами подтолкнем, доставим в целости и сохранности.

Но Проша немедленно побежал в «ланкастер» и отыскал в нем кусок брезента. Стал закутывать свою машину от дождя. Брезент был маловат, закрепить его не удавалось. В конце концов согласился с бортстрелком, говорившим, что железным крышкам дождь не страшен, укрывать нужно только там, где щели и разные дырки.

Так до вечера мы и осматривали то самолет, то вдруг нашедшуюся Прошину машину с перерывом на ужин из змеи. Пока совсем не стемнело.

Радости от неожиданной находки надолго не хватило, и к вечеру настроение упало окончательно. Что нам теперь от нее, от этой помятой машины времени? Приходилось признать, что мы в совершенно первобытной местности. В придачу живность здешняя к ночи активизировалась настолько, что хотелось стать подводной лодкой. Задраить люки и залечь на дно. Утром поднимаешься, а ты опять в землянке, на аэродроме нашей дальней бомбардировочной авиации. Темно, душно, и за стенкой слышится, как на кухне котлами гремят… комэск вызывает… приказ… и ты в небе… замки в боевом… сброс… полетели бомбы на головы фрицам… ты нужен. Да… Но еду и воду мы уже нашли, не сдохли и не собираемся, а что еще нужно, если ты оказался в таких местах, что дальность в километрах уже не имеет значения?

В школе я зачитывался «Плутонией» Обручева, да кто ей не зачитывался? Книжка ходила из рук в руки, на ночь давали друг другу почитать. Мечтали попасть в такую страну, к мастодонтам с динозаврами. Ну вот, попали, и зачем нам теперь эти динозавры? Нет, на вкус-то они вполне съедобные. Не курятина, конечно, жестче и жилистее, но съедобные. Почему – Галюченко сразу объяснил, недаром он из села, из Винницкой области, да и вся родня его там, в оккупации, то ли жива, то ли нет.

Курица, разъяснял бортстрелок, ничего не делает, только клюет да кудахчет, оттого мясо у нее и мягкое, а если бы ей летать приходилось да зерно по одному искать, была бы жилистой, не хуже лошади. Логично изложил бравый ефрейтор.

Кстати, не только изложил, но и кормежку нам, городским недотепам, организовал. Здесь, в кустах, птеродактили толпами гнездились. Гадость, конечно, но голод не тетка. Змеи-то мы много заготовили, да в этой жаре уже к утру от нее такой дух пошел, что остатки пришлось подальше от лагеря уносить.

И Галюченко, как и обещал, в поход собрался. Бережливо свернул и сложил обмундирование, сварганил себе юбку из местного, давно вымершего сена и повязал ее на манер папуасовой. Пулемет с турели снял и через некоторое время вернулся со связкой дичи. Вчера мы не особенно и поняли, что за дичь, уже по сумеркам полусырую поедали, да и оказалось, что на месте посадки мелкие экземпляры вились. А эти – килограмма по три птички – то ли в пуху, то ли в перьях недоразвитых. Галюченко их выпотрошил и в глине запек. С краю подгорело, в середине сыровато, но слопали за милую душу. И не зря он столько их наловил – с виду птичища большая, а мяса – чуть, одни кости да перепонки.

Костя не преминул привязаться к бортстрелку:

– Скажи, Галюченко, ты ведь с пулеметом своим охотился, грохот в чаще стоял, аж шишки с яблонь падали. Почему в твоей добыче дырок от пуль не наблюдается?

– Та ни, не из пулемета, – отмахнулся Галюченко.

Но отмолчаться ему не дали. Выяснилось, что попасть из штатного ствола по птеродактилю труднее, чем по «мессершмитту». Пара очередей – только деревья в щепу, а никакого толку. И перешла охота в тихую фазу. Знай петли вяжи. Перепончатые оказались достаточно глупыми и лезли в силки не глядя. Впрочем, откуда им знать про то, что веков так за сто до нашей эры изобрели и веков так через тысячу после их эры изобретут. Где шнурок на силки взял хитрый бортстрелок, мы сразу и не поняли. Потом только выяснилось – кант оторвал, тот, что по низу гимнастерки идет. Приладил петлю к тонкой ветке – вполне себе рабочая ловушка получилась.

Физик подлил масла в огонь:

– Да, из пулеметов по птеродактилям – это как из пушки по воробьям, в буквальном смысле слова.

Получил укоризненный взгляд бортстрелка за насмешку, мол, «от тебя не ожидал, парень».