Вечный день - Эндрю Хантер Мюррей Страница 14

—Вряд ли вам удастся что-либо здесь изменить. Руководство предлагает мне забрать документы, если к концу семестра положение не улучшится.

—Поскольку теперь я ваш преподаватель, смею надеяться, я и есть тот самый человек, который сможет что-то изменить,— Торн почти сардонически улыбнулся.— А вы делились с семьей своими тревогами?

—Нет.

—У вас вообще есть семья?

—Только брат. За нами приглядывала тетка. Она умерла два года назад.

—Сожалею. Не возражаете, если я поинтересуюсь, по какой причине?

—По болезни. Не скоропостижно.

В действительности смерть тети как раз и была скоропостижной. Ее укусило какое-то насекомое, и даже когда кожа вокруг ранки почернела, она все еще улыбалась, пускай и стиснув зубы. Три дня обливалась потом в своей огромной постели, практически никак не лечась, лишь кутая свое худое тело в одеяла, и в конце концов умерла. Ее огромный дом оказался в реквизиционной зоне, и Хоппер с братом получили лишь жалкий процент от его стоимости.

—А вы жили с ней?

—Да.

На лице Торна отчетливо отображалась борьба любопытства и тактичности. Последняя в итоге взяла верх. Но Хоппер все же решила рассказать.

—Пару лет она присматривала за мной, когда я была не в школе. Отец погиб, когда мне было шестнадцать. Он занимался инфраструктурой.

—Понимаю.

Отец ее был «объединителем» — одним из государственных служащих, в задачи которых входила доставка ресурсов в отдаленные населенные пункты страны. В те годы путешествовать по глубинке было по-настоящему опасно. Но он все равно уезжал, потом возвращался, а потом уезжал снова. Пока во время одной из экспедиций на его снабженческую автоколонну — из водовозов и грузовиков с продовольствием,— сопровождавшуюся неопытными военными в качестве охраны, не напали вооруженные бандиты. Они забрали все, что смогли, в живых оставили двух человек из пятидесяти.

Торн поджал губы.

—А мать?

—Умерла за шесть лет до этого. Мне тогда было десять.— Он кивнул. Хоппер снова сочла необходимым пояснить: — Она была врачом. Работала в Европе. Так и не вернулась.

—Понимаю.

Это произошло девять лет назад, в разгар второго краха, когда массово спасалось бегством население Горячей зоны — части планеты, обращенной непосредственно к солнцу. Правительства тех стран какое-то время еще держались, выращивая сельскохозяйственные культуры в теплицах на гидропонике, активно используя внезапно ставшую избыточной солнечную энергию и ради выживания постепенно переселяясь под землю. Вот только в один прекрасный день — совсем не прекрасный, естественно, и не совсем день (все происходило в течение месяца)— под аккомпанемент бесчисленных бунтов во всем регионе прекратилась любая жизнедеятельность. От жары погибли миллионы. Выжженная территория совершенно опустела, если не принимать во внимание нескольких напрочь свихнувшихся индивидов, и поныне проживающих там в бесконечных тоннелях и выходящих на поверхность в скафандрах.

Десятки миллионов человек нескончаемым потоком устремились прочь, защищая ноги и обеспечивая себе тень всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Мать Хоппер оказывала любую посильную помощь плетущимся на север Европы колоннам — снабжала лекарствами путников, лечила добравшихся до Франции. Вот только задача была попросту невыполнимой. Даже хоронить умерших в пути не представлялось возможным. Хоппер с братом как-то раз навестили мать, когда остались без присмотра. Элен до сих пор не могла забыть тот визит.

—Из-за чего она скончалась?

—Точно неизвестно. Но до побережья добраться ей удалось, это мы выяснили. Она купила себе место на гражданском транспортном корабле. Но как раз тогда возобновились все эти затопления. И она считала, что ее кораблю ничего не угрожает. Только никто не сказал ей, что это не так.

Хоппер удивилась самой себе, что выложила правду о родителях. Обычно ей было куда проще наплести, что они все еще живы.

—Мне очень жаль. Правда жаль.

—У меня хотя бы остался брат. Другие потеряли куда больше близких.

—Но это же не соревнование. Чтобы почувствовать боль, вовсе не нужно терять больше других. А уж лишаться таким образом матери точно никто не должен.

На секунду на лице Торна отразилось сильнейшее волнение. Мимолетное, но несомненное, и Хоппер внезапно ощутила к новому преподавателю прилив острой симпатии, какой она не испытывала уже несколько лет. После смерти тетки она так ни с кем и не сблизилась. Брат целиком отдавался учебе, а других родных у нее не было. Только работа, да и ту она могла в любой момент потерять и отправиться куда глаза глядят.

К ее облегчению, их разговор прервал резкий оклик:

—Тедди!

В их направлении через толпу двигалась ректор, сопровождаемая вялой стайкой студентов-подхалимов. Хоппер одним глотком допила вино и поставила бокал на сервант.

—Что ж, приятно было познакомиться. Будет жаль, если ненадолго.

—Надеюсь, вы все же продержитесь до нашего первого занятия.

Она не испытывала ни малейшего желания записываться на какие-либо новые курсы. Однако ей было приятно внимание собеседника, и неожиданно для себя она проговорила:

—Это ведь через пару дней. Наверняка я все еще буду здесь. Вы преподаете географию или биологию?

—Формально — географию,— Торн вновь улыбнулся.— Но в действительности все это сплошь политика.

Человек на койке весьма отдаленно походил на того, которого помнила Хоппер. На вид ему можно было дать лет девяносто, а не реальные семьдесят пять. Он почти полностью облысел, а остававшиеся вокруг темени некогда каштановые волосы приобрели оттенок грязного снега. Покоившиеся поверх одеяла руки в пигментных пятнах казались неестественно тонкими, испещренное морщинами лицо было осунувшимся и дряблым. Старость рост ему не убавила — ноги под одеялом вытянулись до самого конца койки, вот только теперь они напоминали длинные палки. На какой-то момент Хоппер даже стало его жалко.

Торн спал. Он был накрыт одеялом по плечи, и выставленная на обозрение голая кожа придавала ему ужасно уязвимый вид. Три огромные подушки поддерживали его в полусидячем положении. Грудь его поднималась и опускалась почти незаметно и нерегулярно, от правой руки тянулась капельница.

Хоппер подошла к койке и подвинула плетеное кресло, чтобы сесть рядом с больным. Тихо не получилось. Он открыл глаза и повернул голову.

—Элен,— прошептал он. Даже это короткое слово потребовало от него усилий.

—Здравствуйте, Эдвард,— загодя она твердо решила во что бы то ни стало сохранять невозмутимость, однако сейчас ей определенно не удалось скрыть потрясение, и голос ее предательски дрогнул.

—Не знал, что я… настолько плох,— отозвался Торн.