Рейд - Глен Кук Страница 14

Мы останавливаемся у верхнего люка, пока солдаты неохотно вваливаются внутрь, как пробки, слишком маленькие для горлышка бутылки. Некоторые отправляются ногами вперед, другие вниз головой ныряют вслед за своими сумками. Люк всего полметра в диаметре, и, чтобы пролезть, приходится сгорбиться. Уэстхауз объясняет, как устроен шлюз.

– Возвращаем обратно одни отходы, – заканчивает он.

– Ты можешь придать этому слову то значение, которое пожелаешь, – добавляет командир. – Дерьмо есть дерьмо. В люк, ребята.

– Куда девался твой юношеский пыл? – закидываю я удочку.

Командир остается безразличен к наживке. Он и без того уже слишком много сказал. Одно лишнее слово, попавшее в недоброжелательно настроенное ухо, – и траектория карьеры у любого может пойти полого. В Первом клаймерном флоте с этим делом просто.

Далек, далек путь от Ханаана до Луны-командной, и адмирал наслаждается практически диктаторской властью. Его положение проконсула – логическое следствие долгого срока обмена информацией между Ханааном и главным штабом. С таким положением очень трудно смириться, но еще труднее его отрицать.

И космолетчики могут сколько угодно мечтать о более удобоваримом властителе.

Центральный цилиндр клаймера здесь называют кэном. В нем невероятно тесно, особенно в паразитном режиме, когда он состыкован с кораблем-носителем. В этом режиме направление искусственной гравитации параллельно оси цилиндра. В рабочем режиме, когда гравитацию продуцирует сам клаймер, стены кэна становятся полами.

Даже в рабочем режиме места будет очень мало, если все проснутся одновременно.

Я долго осматриваюсь, а затем спрашиваю:

– Как вам удается друг друга не калечить?

– Часть команды все время в койках – до боевой тревоги, а тогда все по своим местам.

Высота кэна – сорок метров, диаметр – пятнадцать. Он разделен двойными переборками на несколько неравных отсеков. На самом верху, на первом уровне, находится операционный отсек – мозг корабля. Под ним, на втором уровне, – оружейный отсек, в одной части которого расположен вычислительный центр, в другой – центр обнаружения. Третий уровень занят под самый маленький, эксплуатационный отсек. Он состоит из камбуза, гальюна, примитивной постирочной и медпункта, секции переработки отходов и – самое главное – центра регулировки температуры внутри корабля. Под эксплуатационным отсеком – технический, основная задача которого – заставить корабль двигаться из пункта А в пункт Б. Четкой границы между функциями, оборудованием и системами технического и эксплуатационного отсеков нет.

Центральный элемент конструкции – его называют килем – тянется по всей длине цилиндра. Когда корабль перейдет в рабочий режим, члены экипажа будут по очереди спать в прикрепленных к этому килю койках. Вот о чем не мешает поразмыслить. Мне до сих пор не приходилось спать в условиях почти полного отсутствия гравитации. Говорят, толком не отдохнешь и сны немного сумасшедшие.

В паразитном режиме сон организуется по системе «кто смел, тот и съел». Кто побыстрее, тот цепляется за койку любой, какой только успеет, конечностью и ведет затем из занятой позиции переговоры с тем, кто замешкался. Некоторые из коек висят в таких местах, куда и мышь не втиснется.

Номер люкс на любом корабле – это наблюдательный пункт командира. На клаймере он ничем не отгорожен от остального пространства. Командир будет делить койку со старпомом и шеф-квартирмейстером. На каждую койку по нескольку человек. Не нужно много фантазии, чтобы понять, какой это вызовет хаос. Приходится жутко тасовать расписание, чтобы разместить трех человек в одной койке и каждому дать разумное количество часов сна в сутки. Подозреваю, что штаб предпочел бы экипаж из роботов, которым вообще спать не нужно.

Свободного места внутри цилиндра мало. Изогнутый внутренний каркас занят пультами и рабочими станциями, расположенными почти впритык. Внутренний круг начинается в двух метрах от каркаса. На этом уровне функциональных модулей немного, но почти все пространство занимают нервная и кровеносная системы корабля, а также те его органы, к которым не обязательно иметь постоянный доступ. Если не считать нескольких люков, обеспечивающих доступ в двухметровую трубу вокруг киля, одиннадцать метров в центре кэна представляют собой непроходимый лабиринт труб, проводов, контактов, гудящих коробок тысяч форм и размеров, несущих конструкций и кабельных каналов.

Тут уж я не мог не спросить:

– Да как нормальный человек может работать в этом хаосе обезьяньих лиан?

– По головизору смотрится лучше, да? – улыбается Уэстхауз в ответ.

Он ведет меня к миниатюрному пульту астрогатора, карабкаясь, как запыхавшийся бабуин. Сбоку к пульту примыкает пара консолей ввода-вывода центральной компьютерной сети корабля. Спереди, подобно теленку к вымени матери, к нему льнет аквариум самого крохотного трехмерного дисплея, который мне когда-либо приходилось видеть. Даже у дешевых детских боевых игр дисплей больше. С абсолютно непроницаемым выражением лица Уэстхауз напоминает мне:

– Когда на корабле будет своя гравитация, станет не так мерзко.

– Когда хуже некуда, любое изменение – к лучшему.

В проходе разгорается какой-то спор. Желая выглядеть сознательным, я немедленно устремляюсь туда.

– Не беспокойся, сейчас угомонятся. Это Роуз и Тродаал. Постоянно из-за чего-нибудь галдят.

– Ну, если ты так говоришь… А где шкафчики, Уолдо?

– Шкафчики?

Улыбается. Многозначительная улыбка. Улыбка садиста. Его коронная «схватил-тебя-за-яйца-и-не-отпущу».

– Ты и впрямь новичок. Какие еще шкафчики?

– Для вещей.

Почему я не останавливаюсь? Я ведь уже одной ногой над пропастью.

– Для личных вещей.

Я не ожидал удобств офицерского салона линейного корабля, но шкафчики все-таки рисовались в моем воображении. Я не могу оставить камеры валяться просто так. Слишком велика вероятность, что они куда-нибудь смоются.

– Будешь пользоваться своей койкой. Твои сменщики так и делают.

Тут до меня доходит.

– Так вот почему никто ничего с собой не берет, – догадываюсь я.

– Лишились еще одного удобства, обычное дело. Вот поэтому-то те клаймеры, где мало модификаций, типа «Восьмого шара», и пользуются такой популярностью. Ходят слухи, что на «Восьмом» до сих пор сохранился душ.

– А я-то думал, что на бомбардах души плохие.

– И это правда. Старик говорил, что ты летал на истребителях и занимался тем же, чем я здесь занимаюсь. Это роскошные лайнеры по сравнению нами. Привет, командир.

– Ну, не может быть, чтобы нельзя было организовать все это получше.

Командир пожимает плечами, будто эта тема ему совершенно безразлична. Он улыбается. Похоже, он специально отрабатывал эту тонкую, насмешливую, загадочную «улыбку командира», с высоты своего положения забавляющегося проделками вверенных ему детишек.