Геном Пандоры - Юлия Зонис Страница 14

Хантер быстро сдавал. Сейчас он валялся на полу клетки и равнодушно пялился в темноту под сводом пещеры. Колдуна удивляло, что охотник так резко сломался, как-то сразу, в один день от ругани и бега по клетке перейдя к полному безразличию.

– А мне по х… – вяло откликнулся Хантер. – Скорее бы они нас кончили.

– Надеетесь обрести вторую жизнь в их потомстве?

Колдун уже не знал, чем его поддеть. Пожалуй, равнодушный и сломленный Хантер нравился ему даже меньше Хантера бодрого и озлобленного.

– Надеюсь, что хоть тогда ты заткнешься.

– А мне вот интересно, откуда они взялись. Это же отдельный вид разумных существ. Произошли они явно от людей, но за шесть лет ухитрились проделать тот путь, который в нормальных условиях занимает миллионы…

– Какой-то траппер с горя трахнул сурчиху.

Но и в шутках Хантера не было прежнего задора.

– Это вряд ли. Даже в наше любопытное время плодовитого потомства от такого союза я бы не ожидал. А вот мутируют они очень быстро, что есть, то есть. У них нестабильная ДНК.

– Вот горе-то.

– Горе, потому что Праздник Обновления, на котором мы самые почетные гости, связан именно с этим, а не с размножением. Они ассимилируют нашу ДНК и с ее помощью чинят неполадки в своей. Без Обновления они вскоре выродятся и зачахнут.

Хантер приподнялся на локте. Во взгляде его, устремленном на Колдуна, проступила тень былой злобы.

– Послушай, ты, умник. Диссертацию по цвергам напишешь потом, когда мы отсюда выберемся. Вытащи нас отсюда или – обещаю – обновляться твоей ДНКой они не будут. Я ею сам обновлюсь.

Колдун размышлял некоторое время, следует ли воспринять угрозу серьезно. Он и так недоумевал, почему Хантер еще в первые дни не попытался свернуть ему шею и сожрать труп. Вряд ли охотника удержали моральные соображения – скорее, седативное действие местного напитка. Нестабильный геном обитателей подземелья был, кажется, проклятием и благословением одновременно. Благодаря ему цверги могли синтезировать в организме целый букет биологически активных соединений. Если заполучить парочку этих тварей, можно неплохо сэкономить на химических производствах…

– А я бы здесь задержался, – задумчиво протянул Колдун. – Очень много интересного. Например, я так пока и не понял, что такое Старый и что он значит для местных…

Хантер застонал и закатил глаза. От стены пещеры отделилась уже привычная маленькая тень. Сиби уселась на корточки и пристально уставилась на Колдуна. Тонкие пальцы ее подрагивали, словно цвергской девчонке хотелось потянуться к нему и пощупать, потрогать…

Длинный наземник стал чистым и смирным, и старшие решили – пора. Сиби и сама знала, что пора. Кожа за ушами и на чувствительных локтевых сгибах уже почесывалась. Пора, и так даже лучше, потому что больше не будет сомнений и этого странного чувства неправильности, чувства, которое она испытывала каждый раз под взглядом темных глаз невысокого наземника. Она пришла посмотреть на чужаков в последний раз. В последний раз перед Праздником, потому что на Празднике уже не посмотришь – там все торжественно и все заранее известно – чего смотреть?

Сиби присела перед Старым, не забыв напоить его толикой своей влаги. Старый довольно приветствовал гостью. За это время он привык к Сиби, даже привязался, и радовался ее появлению. Все же ему одиноко тут, в большом зале, где только неподвижный танец спящих сестренок. Со спящими не поговоришь. Остальные приходят сюда редко, а в других местах головы забиты всякой чепухой и Старого почти не расслышать. Чепухой. С каких это пор ее собственная Экспозиция, прекрасная и уникальная, превратилась в чепуху? А уж Экспозиции сестренок и вовсе казались убогими. Красота куда-то просочилась, утекла или померкла, и Сиби сделалось холодно при мысли, что так теперь будет всегда. Может, она заболела?

Сиби растерянно похлопала ладошкой по земле, под тонким слоем которой удовлетворенно шевельнулся один из корней Старого. Корней, оплетавших весь Дом, оборонявших его и следивших за тем, чтобы все шло правильно, пропускавших через себя Сны, принимавших Спящих и Обновляемых. И снова подумалось, что все они, Сиби и сестренки, – как сладкие клубеньки на корнях Старого. Но ее клубень грызла изнутри мокрая гниль…

Сиби покосилась на меньшего наземника, втайне надеясь, что тот смотрит куда-нибудь еще. Но взгляд чужака был устремлен прямо на нее. Как и всегда.

И все же что-то в нем изменилось. Сиби всмотрелась пристальнее в самую глубину его глаз, туда, где гас всякий свет и куда не могли дотянуться ни Старый, ни она сама. Наземник протянул руку. Не вставая с места и даже не двигаясь, он протянул руку и дотронулся до лица Сиби, и это прикосновение было приятным и болезненным одновременно. Болезненным потому, что рука сжалась и потянула Сиби прочь, отрывая от корней Старого, от Дома, от сестренок. Сиби ничего не могла поделать – она лишь чувствовала, как лопаются связи, тонкие белесые ниточки, скреплявшие ее мир. И вдруг, глядя в черные глаза чужака, Сиби поняла. Поняла, что мешало ей все это время, теребило и беспокоило. Чужак был невероятно, до ужаса красив.

Еще Сиби поняла, что Праздник Обновления не состоится.

Глава 5 Гамельнский крысолов

Брат Иеремия Апшерон полол озимую репу в собственном огороде. В такой прекрасный октябрьский денек даже гнуть спину над грядками – сплошное удовольствие. Сорняки пытались увернуться из-под тяпки и жалобно попискивали, но брат Апшерон был неумолим. Приближались заморозки, и следовало поторопиться. К полудню огородник утомился. Сказывались годы и больная поясница. Он разогнулся, отложил тяпку и тыльной стороной руки отер пот со лба. Сейчас-то солнышко еще припекало. Листва на кленах у Большой Изгороди расцветилась всеми оттенками желтого и рыжевато-алого. Улыбнувшись прекрасному дню и высокому синему небу, брат Апшерон снова потянулся к инструменту. И обмер. Земля в огороде шевелилась. Она вспухла отвратительным горбом. Из горба высунулась грязная пятерня, пощупала вокруг и нырнула обратно. Огородник попятился, споткнулся о тяпку и так и сел, больно ушибив зад. Из раскопа полетели комья, а вслед за комьями показалась черная, страшная голова. Тут уж брат Апшерон не выдержал и завизжал во весь голос. От его визга вороны, попрыгивающие по Большой Изгороди, взвились в небо с хриплым карканьем – а уже через секунду на площади ударил общинный колокол.

…Дерево, понял Колдун. Раскинувшееся на много миль дерево, растущее не вверх, а вниз, в глубину. Колдуну почудилось, что он прикоснулся к корням, почувствовал их напряжение и дрожь, сумрачное, невнятное бормотание. Для дерева был губителен солнечный свет. Дереву, судя по всему, полагалось озлобиться и зачахнуть, но оно нашло выход. Оно удочерило… человеческих детенышей? «Экспозиции, – подумал Колдун, – ну понятно – это необходимые дереву микроэлементы. Плюс энергия, поступающая от разложения человеческой плоти, ведь они живут здесь и здесь же умирают». Однако дерево было ласково к своим рабам… детям? Колдуну представился старенький дед, качающий на коленях внучек. Дед поднял морщинистые веки, поглядел на Колдуна и сказал: «Стань одним из нас. Ведь ты такой же, как они, совершенно такой же…» Старый не ошибался. На одно-единственное мгновение Колдун подумал, как же это было бы хорошо – стать частью целого, корешком, нитью огромной и сложной системы. И вот тут Колдун испугался. Он и не знал, что еще способен испытывать настоящий страх.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить полную версию книги