Ночные проповеди - Кен Маклауд Страница 14

Вода закипела. Грейс развела в кружке растворимый кофе и снова уселась за компьютер, открыв страничку «Эдинбург ивнинг ньюс». Затем прочла заголовок и грохнула кружкой об стол, расплескав кипяток.

УБИТ СВЯЩЕННИК-БОМБИСТ

Читая текст, кликая на фотографии и слушая крошечные говорящие головы, профессор еще долго прижимала к губам ладонь – хотя боль от легкого ожога прошла скоро. Грейс негодовала, жалела – но, признаться, не больше, чем при известии о смерти любого другого незнакомца. Гораздо больнее ее укололо чувство вины.

«Боже, началось!» – промелькнуло в ее голове, когда Мазвабо увидела заголовок.

Она чувствовала себя виноватой потому, что знала о возможном развитии событий, но никого не предупредила. Почему?.. В общем, она и себе не могла толком объяснить, не то что другим.

Грейс подняла уже остывшую кружку обеими руками, уперлась локтями в стол, отхлебнула, уставилась в экран и прислушалась к своей совести. Пока нет никакой почвы для ее подозрений. Полиция ничего конкретного не сказала. Никто не взял ответственность за взрыв. Жертва – из самого низа католической иерархии, невинная, безвестная, любимая прихожанами. Для показательного первого убийства – донельзя неподходящая, нелепо выбранная жертва. Конечно, если жертву вообще выбирали…

Взрыв не учитывал косвенного ущерба. Другие жертвы в глазах еще невинней, чем погибший священник. Если злодеяние свершилось по причине, о которой Грейс едва осмеливалась думать всерьез, то его символическое значение было совершенно, даже извращенно противоположно тому, что она ожидала. Возможно, смысл этого преступления заключался как раз в его нарочитой бессмысленности.

Воистину, нет праведного ни одного. [10]Ни одного…

Нет, погодите. Невозможно. Ни в коем случае. Не настолько же они безумны! Не стоит пугаться раньше времени.

Профессор встала и подошла к металлическому шкафу с выдвижными ящиками, достала картонную папку. Пролистала, сунула ее назад и с лязгом задвинула ящик на место.

«О да, – подумала Грейс, – они могут быть настолько безумны».

Но обратиться в полицию так и не решилась. Пока у нее были только мрачные подозрения – а последствия этого дела могут оказаться крайне тяжелыми для церкви. Хуже того, для всех церквей и для всех верующих.

Но и сидеть сложа руки нельзя. Подумав немного, профессор вздохнула, дважды ткнула кончиком пальца за ухом и позвонила епископу Сент-Андруса.

– Корнелиус? Подбросишь моего эректуса?

Корнелиус Вермелен перестал ухмыляться и прокричал в ответ:

– Конечно, Джей! Без проблем!

Он зашел за угол Инфоцентра национального парка Ваймангу и направился к ремонтному ангару. Ворота были распахнуты, проход загромождали голова и верхняя часть шеи аниматронного апатозавра. По стенам ангара тянулись полки, висели прикрепленные инструменты. Джон Ричард Кэмпбелл склонился над рабочим столом посреди ангара. На столе лежало туловище гуманоидного робота. Его темная волосатая кожа была убрана с поясницы, а стальные пластины ягодиц – сняты и отложены в сторону. Руки Кэмпбелла изящно и осторожно двигались в полости. Крохотная голова робота, страдальчески морщась, наблюдала за происходящим с ближайшей полки. Рядом с ней лежала куда менее изысканная маска с кустистыми бровями и сильно выдающейся нижней челюстью без всякой аниматроники, под которую довольно грубо подогнали машину, теперь ее лицо походило на человеческое, пусть и с морщинистой, дряблой кожей, испещренной пятнами, но вот череп стал вполовину меньше нормального размера, с мощными надбровными дугами.

Кэмпбелл оторвал взгляд от работы.

– Еще минутку! – попросил он.

Вермелен ему не поверил. Как и сам робот, судя по гримасе на его лице. Вермелен пробрался к нему бочком, чтобы не заслонять Кэмпбеллу свет.

– Со спиной проблемы?

Голова машины шевельнулась, будто пытаясь кивнуть.

– Да. Передача полетела в пояснице. Гребаные бараминологи!

– Сквернословие! – упрекнул Кэмпбелл, не отрываясь от работы.

– Это с древнееврейского, – пояснил робот, притворившись, что не понял упрека. – «Бара мин» значит «сотворенное». Очень растяжимый и гибкий таксон.

– Я не совсем понимаю, – пожаловался Вермелен, – какое отношение креационистская таксономия имеет к передаче в твоей пояснице?

– Несколько недель тому назад мне дали новое определение, и я из «локальной послепотопной разновидности человека» превратился в «вымершую человекообразную обезьяну с большим мозгом». Какой-то мелкий засранец из Института покопался в литературе и решил, что кости моего прообраза не связаны с каменными орудиями, найденными в том же горизонте раскопок, чтоб их. Более того, якобы уцелевшие поясничные позвонки и кости таза недостаточно хорошо сохранились, и теперь нельзя с уверенностью утверждать, что мой прообраз мог передвигаться вертикально. И мне приказали ковылять по окрестностям на полусогнутых, кряхтеть и размахивать руками. Я похож на какой-то не открытый до конца перочинный нож. Унизительнейшее, скажу я вам, занятие. Спину мне уже искалечили. А потом и шея вылетит.

– С шеей все нормально, – успокоил Кэмпбелл. – Главное, не забывай смазываться WD-40.

Он выудил из плошки с маслом большой шарикоподшипник, поднял его, зажав между большим и указательным пальцами – будто хотел оправить в рот, как сливу, – и уронил в открытую полость. Затем несколько раз провернул его отверткой, а потом – торцевым ключом.

– Попробуй-ка! – предложил Джон роботу. Безголовое тело выгнуло пару раз спину.

– Вроде нормально, – ворчливо протянула голова. Кэмпбелл поставил на место пластины, побрызгал на них WD-40, вернул кожу на место и тщательно разгладил ее. Высунув от напряжения кончик языка, он заделал разрез суперклеем. Затем отошел, рассматривая свою работу.

– Неплохо, – подытожил он.

Тело встало, подошло к полке и водрузило голову на место. Со щелчками воссоединились болты и провода. Кэмпбелл затянул несколько креплений на шее и затылке. С очевидной неохотой робот натянул маску. Шерсть скрыла зазор между головой и телом. Обезьянья морда задергалась – робот проверял управление.

– Спасибо, – поблагодарил он. Затем повернулся к Вермелену, механически дергая веками. – Прошу прощения, кажется, нас еще не представили. Я стал такой забывчивый – не ровен час, и голову свою забуду.

Он протянул длиннопалую, волосатую, кожистую руку.

– Корнелиус Вермелен, егерь парка, – представился Вермелен, пожимая ее.

– Пилтдаунский человек, поддельный человекообразный. Можно Пилтдаун. Очень приятно. – Робот обвел ангар тоскливым взглядом, будто уже скучал по этому месту. – Ох, пора назад, в образ. У-ук, у-ук!