То, что вы хотели - Александр Староверов Страница 15

– Она умерла из-за меня, – сказала Линда.

А Иван, увидев и услышав, как она это сказала, вдруг прошептал:

– Не надо…

– Из-за меня, из-за меня… – повторила она несколько раз. Помолчала недолго и продолжила: – Летом мы поехали к бабушке и дедушке на море в Созополь. Я и мама, отец остался в Софии по работе. Ну, обычный отпуск, фрукты, море, просторный деревенский дом. Почти у каждого ребенка есть своя идиллическая деревня. Она на всю жизнь с ним остается. Этакий потерянный рай. Вот и у меня он остался…

– Не надо, – еще раз повторил Иван.

– Да, остался, – глядя прямо ему в глаза и игнорируя мольбу, произнесла Линда. – К сожалению… Все в моей идиллической деревеньке было прекрасно, кроме пляжа. Ближайший благоустроенный был в Созополе, а рядом находился дикий, но главное – только наш с мамой пляж, такая небольшая полоска песка среди живописных белых скал. И вот однажды в очень жаркий день мы, как всегда, сидели у моря. Мама запретила купаться из-за больших волн. А купаться мне очень хотелось, жара же… Вообще-то я послушной была, но в тот раз… Жарко было… Очень… Я маме сказала, что камешки пойду собирать за скалой, а сама… сама…

– Я понял, не надо!

– Да, она утонула. Сначала тонула я, волны утащили меня в небольшой грот и били об острые камни. Я кричала, мама кинулась на помощь, каким-то чудом выбросила меня на берег, а сама, сама…

Иван обнял Линду, она уткнулась ему в грудь, но не заплакала, а продолжила свою быструю и страшную скороговорку, только голос понизила почти до шепота:

– Несколько минут я, истекая кровью, вся в ссадинах, стояла на коленках и смотрела под скалу. Мне казалось, что мама просто решила поиграть со мной, сейчас появится из грота и скажет: “Шутка, шутка, доченька, а ты и испугалась, глупышка”. Такое уже прежде бывало. А потом я поняла – не выплывет. Очень хорошо помню, когда поняла. Посмотрела на гладкие белые камни, увидела на них прихотливой формы лужицы своей крови, поразилась красивому сочетанию цветов – красное на белом стекает в лазоревое. И поняла вдруг – не выплывет. Никогда. Так страшно стало… Я побежала прочь, к людям, к бабушке и дедушке, лишь бы не видеть, как красное на белом стекает в лазоревое… И орала, все время орала: “Это не я, она сама, сама попросила меня искупаться, не я…”. Такую орущую, всю в крови, меня и привели в деревню случайно встреченные прохожие. Я орала эту фразу несколько часов, пока не приехала скорая и не вколола мне успокоительное. Тогда я заснула, но и во сне, как потом рассказывала бабушка, шептала: “Не я, не я, она сама попросила, сама…”. Мне поверили, ведь я была очень послушная девочка, а мама, судя по рассказам близких, отличалась некоторой легкомысленностью, что ли… Но я-то все про себя знала, мучилась, ощущала себя убийцей… Я замкнулась, плохо училась, не ладила со сверстниками. Меня все жалели – еще бы, такое потрясение для ребенка… И только в Москве, лет в тринадцать, я не выдержала и рассказала отцу. Он так и не женился, всю жизнь любил свою полутурку (так он ее ласково называл). А когда услышал от меня правду, поначалу не поверил. Стал говорить, что это ложное воспоминание от стресса, жалел меня, как и все. Но к тому времени я уже была подкованной девочкой, прочитавшей кучу литературы по психологии. Я точно знала, что не ложное, приводила аргументы, доказательства. И он поверил. И расплакался. И я вместе с ним. А потом он сказал, что это не важно, что судьба… И что я очень смелая, а главное, честная девочка. Что все беды людей от лжи, но у меня их не будет, потому что я честная и сильная. И что он мною гордится. В тот вечер я решила, когда вырасту, стать психологом. И стала.

* * *

Иван держал в объятиях удивительную Девочку на шаре и боялся ее выпустить хоть на секунду. Она проникала в него, как воздух, которым он дышал, но, в отличие от воздуха, оставалась в нем навсегда. Текла по жилам, проходила через сердце, совершала круг за кругом, становилась им. Они были очень похожи, оба помешаны на честности, только ее рана была и больше, и страшнее. До нее он, считай, и не жил, благополучный мальчик из хорошей семьи, без особых трагедий и приключений. Летел, куда ветер нес. Ну не дурак, конечно, потому худо-бедно выруливал в бурных циклонах. А она… она всегда шла против ветра – настоящая потому что. В восемнадцать лет, никому ничего не сказав, без копейки денег сорвалась в Париж и поступила в Сорбонну учиться на психолога, в двадцать выскочила замуж за какого-то местного мажора. В двадцать один забеременела, а он сказал, что не готов еще к детям. Она сделала аборт, но не потому, что боялась ослушаться мужа, – просто это ведь нечестно: рожать, когда мужчина не хочет. Аборт прошел с осложнениями, удалили все, что могли удалить, и она бросила своего мажора. И опять – не потому, что по его вине детей иметь не могла. А потому, что нечестно, нечестно жить с человеком, пожелавшим от нее не детей, а аборта.

Линда была настоящая, упрямая, радикальная и очень живая. Жизни интеллигентному закомплексованному мальчику Ивану не хватало, и он вцепился в Девочку на шаре, как аквалангист в баллон с кислородом. А она вцепилась в него, потому что человека, готового терпеть ее радикализм, живость и упрямство, найти было практически невозможно. Да еще такого симпатичного человека, с гагаринской улыбкой, блестящими мозгами и, подобно ей, двинувшегося на честности. Степень откровенности между ними была запредельная. В любой момент они могли задать друг другу любой вопрос. И честно на него отвечали. Абсолютно честно. И умудрялись при этом любить друг друга. И считали, что им сильно повезло.

После Кипра они уехали каждый в свою страну, но часами разговаривали по Скайпу, а через две недели Иван, не выдержав, без предупреждения прилетел в Париж. Там они окончательно поняли, что жизнь порознь для них уже невозможна. А как жить вместе, они не знали. К удивлению Ивана, Линда оказалась намного успешнее его. Училась в докторантуре Сорбонны, была модным практикующим психоаналитиком. Отлично зарабатывала, имела прекрасную квартиру недалеко от музея д’Орсе и огромное количество знакомых из парижского высшего света. Будущее ее было безоблачным и хорошо прогнозируемым. А он, кто он в этом замечательном городе? Всего лишь мелкий предприниматель из дикой северной страны. Можно было, конечно, устроиться в какую-нибудь небольшую компанию, например, сисадмином, но до этого предстояло хотя бы выучить французский, которого он совершенно не знал. Что делать? Линда знала, что.

– Понимаешь, – сказала она ему решительно, – я русским владею, а ты пока еще французский выучишь… А на родине у тебя бизнес, какой-никакой статус. Не возражай, я знаю: для мужчин статус – это важно. Не сможешь ты здесь за мой счет жить, или даже не за мой, а просто меньше моего зарабатывать. Сожрешь сам себя и меня возненавидишь. Давай-ка лучше я к тебе поеду. Так будет честно.

И поехала, плюнув на свою докторантуру, успешную практику модного психоаналитика и безоблачное будущее. Первое время трудилась за копейки в государственной психологической консультации. Но потом пообвыклась, заработала себе имя, клиентуру и даже защитила в МГУ докторскую диссертацию. Вся психологическая Москва в свое время гудела от ее работы “Роль навязанной социумом ложной нравственности при психопатических расстройствах личности”. Да и не только Москва – ее статью опубликовали ведущие научные журналы мира. Награждали какими-то премиями и даже сравнивали с Фрейдом.