Контакт первой степени тяжести - Андрей Горюнов Страница 15

– Дядя Боря, а ты мне вчера обещал нарисовать, как Кузовик и Грузовик придумали новое электромеханическое устройство под названием «Кашедоедатель». Обещал, а не нарисовал!

«Обещал, – вспомнил Тренихин. – Было такое».

– А хочешь, дядя Боря я тебе секрет один открою? – предложила Юля.

– Валяй, – согласился Борис.

Нина как раз убежала минут на двадцать в молочную, так что было самое время секретничать.

– Вчера приходили к нам дедушка с бабушкой, после тебя.

– Ну?

– Да. И мой дедушка сказал, что если ты женишься на маме, то он тебе подарит автомобиль! Дедушка ветеран, ему бесплатно обязаны дать «Запорожец». А он решил подарить его тебе. С ручным управлением.

Борька не знал, что сказать. На миг он потерял способность соображать. Чувствовал: все внутри обрывается. «Обязаны дать» и «с ручным управлением» вертелось, сверлило в мозгу.

Он не помнил, как дождался возвращения Нины и, сославшись на что-то – на головную боль, что ли? – поспешно откланялся.

Больше он к ним не пришел никогда.

* * *

– Послушай, Коля… – Лена прервала цепь воспоминаний. – Ты просто… Ты как фаллоимитатор… Нельзя же просто так: туда-сюда… О чем ты думаешь сейчас? О чем ты вспомнил?

– О несчастной любви Бориса.

– Вот здорово! Приятно слышать, ты не представляешь как! Ты бы на себя глянул со стороны.

Он промолчал. Сказать было нечего. Он определенно одурел за последние часы. Это верно.

– Ты, Коля, не убивайся так особо. Все кончится, я знаю, хорошо. У тебя все хорошо кончается. Есть за тобой такое. У тебя плохо не может кончиться. Сказать, почему?

– Не надо! – Белов почти с ужасом отрицательно махнул подбородком, очнулся окончательно и, изображая радиста, с иронией произнес: – Вас понял! Связь кончаю.

Он сконцентрировался, заставил головной мозг отключиться. Включил спинной. И через минуту, точно, кончил связь.

Но мир в душе и спасительный сон были так же далеки, как и час назад.

– Не надо, Лена… Не надо больше! Я вымотался в лист.

– Конечно, я тебе никто!

– Нет, – тихо сказал Белов. – Ты самый близкий человек мне сейчас. Иначе я б тебе не рассказал про сцепщика.

С минуту еще они лежали молча, глядя в потолок над собой.

Наконец она не выдержала, села на кровати, закурила. Затем повернулась к нему:

– Коля… Не надо в себе носить это. Когда в себе – все это жутким кажется, а если всем расскажешь – пустяки.

– За психа примут.

– Да ладно, ты ж художник – разве не так! Воображение у тебя разыгралось, предположим, понятно? Отдай ты им этот кусок. И пусть они в прокуратуре там подавятся. Скинь это с плеч. Ведь я тебя люблю.

– И я тебя люблю.

Он повернулся к ней, вынул из ее пальцев сигарету, погасил, раздавив ее в пепельнице до мочального состояния.

И время снова оборвалось.

Мысли, время и жизнь вернулись к Белову, когда часы за стеной прохрипели, слегка дребезжа, четыре раза подряд.

О– о, это уже утро, считай.

Теперь надо срочно заснуть. Необходимо. Нужно!

Белов умел делать то, что нужно, а не то, что хотелось, умел даже в большей степени, чем Тренихин.

А Борис умел в нужный момент взять на себя управление. Он просто так потеряться, пропасть, сгинуть не мог, Белов был уверен. Борис мог держать себя сам в самых что ни на есть ежовых, курс – по трассе, цель – в кресте. В самых, казалось бы, безнадежнейших ситуациях. Как, например, в тот январский вечер, когда он вернул студенту Магарадзе часы.

* * *

Он потом рассказал, как это у него получилось. Лет десять спустя рассказал.

Он вошел в ресторан и направился прямиком к метрдотелю. Тронул его за рукав и сказал, достав и предъявив расписку:

– Я деньги принес. Предъявите часы.

Метр отвел его в сторонку и, отперев один из ящиков столика-тумбочки, стоящего в дальнем углу общего зала, извлек часы, положил перед ним на столик.

Метр, видно, хорошо запомнил, что часы снимал грузин.

– Часы не эти, – сказал Борис, едва глянув.

– Тогда, наверное, вот эти? – как ни в чем не бывало, метр достал – на сей раз уже из кармана своего смокинга – часы Магарадзе. – Простите. Я, видно, спутал. Теперь правильно?

– Теперь правильно, – кивнул Тренихин и, взяв в левую руку часы, почти одновременно с этим так врезал метру правой, что у того аж хрустнуло в лице.

Бросив на грудь отключившегося метра семьдесят пять рублей, Тренихин спокойно, не торопясь покинул зал.

Его провожали взглядами десяток человек. Но его никто не остановил.

Возможно, случайно – все просто растерялись от неожиданности. А возможно, что везение было здесь абсолютно ни при чем: Белов хорошо помнил, что в тот вечер во взгляде Бориса было нечто фатальное, светящаяся глазами врубелевщина, лермонтовина такая – мороз по коже.

И ясно, почему демоническая волна несла Тренихина в тот вечер.

Потому что в тот же день, часами пятью ранее, он, после месяца молчанья, решился и позвонил наконец Анечке Румянцевой, позвонил первый: в надежде занять у нее денег, чтоб выручить часы студента Магарадзе – предлог и повод был железный. А позвонив, он узнал, что Анечка вот уже месяц как не имеет места в подлунном мире: еще в начале декабря она, разорвав все его рисунки, которые он дарил ей в ноябре пачками, выбросилась из окна своего десятого этажа цековской башни и умерла, ударившись среди больших и малых Бронных об твердый и грязный асфальт.

* * *

«Господи, дай же мне сон!» – взмолился Белов.

Но Бог не давал ему сна.

«Боже ты мой! – вдруг ужаснулся Белов, вспомнив: – И зачем же я „Кыш, блин!" сказал этой девочке, попросившей автограф у меня перед самым банкетом? Ну за что я обидел ее? Вот же скотина, хуже скота – распустился ни к черту!»

От боли в душе Белов аж заскрипел зубами.

И в ту же секунду, как провалившись, заснул.

* * *

– О, на ловца и зверь бежит! – Власов встал навстречу входящему Белову, поднял в приветствии правую забинтованную руку. – Я как раз хотел повесточку вам послать.

– А что – разве так сложно позвонить? – удивился Белов. – Я же вам дал свой телефон.

– В нашем случае не очень удобно звонить. Не те у нас отношения, – многозначительно произнес следователь и, заметив удивление на лице Белова, пояснил: – Звонок-то к делу не пришьешь. Вам позвонишь – а вы потом откреститесь. Или вы, допустим, чего не поняли по телефону, не расслышали. Позвонишь порой, а потом выясняется, что вроде хоть ты и звонил, казалось бы, да не туда, видимо, попадал. А время идет, часики тикают, начальство сначала за холку треплет, а потом и шкурку приспустит… Иное же дело повестка – вещь осязаемая – раз и квас – под расписочку! Хотите, приходите, не хотите, не надо – пожалуйста – а расписка ваша уже в дело подшита, подколота! Дело пухнет, как морда утопленника, и, значит, споро делается поманенечку. Старо как мир, мудро! Ну, садитесь же, гость дорогой. То есть не то чтобы уж прямо садитесь, хе-хе… А присаживайтесь пока вот.