Хозяин Вселенной - Павел Комарницкий Страница 15

Как здесь хорошо! Рай, он и есть Рай… Целый мир, устроенный для души. Я теперь очень хорошо понимаю, почему все ангельские миссии укрыты в лесах. Не только ради конспирации — в конце концов, среди диких скал где-нибудь в сердце Сахары можно замаскироваться не хуже. И даже в степи, плоской, как стол, можно соорудить подземные укрытия. Но надолго ли хватит душевных сил у сотрудников миссии? Это люди в невежестве своём полагают, что среда не имеет значения. Еда, работа, развлечения — что ещё нужно? И не понимают, глупые, что агрессивная среда калечит их души.

Перед глазами встаёт: гигантская короста мегаполиса, окружённая морем рифлёного сверкающего железа — так выглядят с высоты теплицы для производства кормовой биомассы. Да, на Оплоте Истинного Разума природы нет давным-давно, только окружающая среда. Вот и ещё проблема — где там можно укрыться и как там вообще возможно жить и работать? Где черпать душевные силы? Да там от одних пейзажей с ума сойти можно!

Я вздыхаю. Нет, определённо сегодня я годен только на поиск розовых грибов, никак не таинственных цивилизаций. Растекаюсь мыслию по древу…

Однако, пожалуй, хватит, прикидываю я на вес корзинку с грибами и авоську с фруктами. Эх, всё забываю про древесную дыню… Впрочем, руки заняты, не под мышкой же тащить. И вообще, тут на всех коллег до самого утра хватит.

Тени под деревьями становятся гуще, прозрачной кисеёй наползает откуда-то туман — вечер наступает стремительно. Я ставлю поклажу на плоский камень, напиваюсь на дорожку из выложенной изумрудами чаши родника. Ключевая водица не ломит зубы, как на моей прародине, она лишь чуть прохладная. Первое время мне было непривычно, пока я не сообразил — откуда тут взяться студёной воде, когда круглый год жарко, и даже ночи всегда тёплые? Тут даже океаны прогреты до самого дна, а не как на Земле — сверху тонкая плёночка тепла, а под ней бездонная толща ледяной воды.

Я присел на камень рядом с корзинкой, разглядывая, как в чаше родника пляшут крупные песчинки. Вот. Вот оно. Вся человечья цивилизация — такая же плёночка над толщей дикости. И как любая встряска планеты может выбросить на поверхность многовековые запасы океанского холода, кладя начало новому ледниковому периоду, так и любой толчок может обернуться для людей веками нового средневековья.

Как же прогреть вас до самого дна, люди?

И возможно ли вообще растопить Антарктиду «зелёных»?

На этом месте мои гениальные мысли были грубо прерваны. Окончательно оголодавший ночной садовник спустился наконец с дерева и заинтересованно лезет в мои припасы.

— Э! Э! Зверь, это не тебе! — я решительно отнимаю у животного свою добычу. Садовник разочарованно фыркает — поду-умаешь, набрал недозрелой зелени, да ещё и жадничает… Где-то тут валялся «персик», как помнится…

И только тут я замечаю, что даже мои ангельские глаза уже не в силах разглядеть пляшущие на дне источника песчинки. Блин горелый, сейчас стемнеет мигом!

И поскольку с грузом взлететь с крохотной полянки при роднике невозможно, я начинаю карабкаться на дерево, как типичная земная макака, держа корзинку с розовыми грибами в зубах, плюс в левой ноге авоську с фруктами. Оставшиеся три конечности обеспечивают мне довольно уверенный подъём, и вот я уже срываюсь с верхушки кроны, ловя встречный ветер и отчаянно молотя крыльями. Земля проваливается вниз, я на лету перехватываю в руку авоську, выравнивая балансировку. Нет, определённо я научился неслабо летать.

«Ау, любимый! Я закончила работу, а ты как?»

«Задание выполнено! А ты сомневалась?»

«Лучше поздно, чем никогда, — врывается в наш семейный диалог шелестящий смех. — Извини, Рома, это Уин. Я не хотел перебивать ход твоих мыслей у ручья. Но очень уж кушать хочется».

«Присоединяюсь», — и я догадываюсь, что это Биан.

«Ребята, сейчас я вас спасу от голодной смерти!»

— Ага, поймала, поймала!

Нечаянная Радость трепыхается в крепких ручках Мауны-младшей, криками выражая своё возмущение свершившимся коварством. Действительно, на сей раз для поимки летучей сони была применена военная хитрость — доча запустила летающий мячик, отвлёкший внимание зверюшки, и вот результат… Так-то, зверюха. Уже не под силу тебе тягаться умом и сообразительностью с маленьким ангелом.

Сегодня мы опять отдыхаем всей семьёй. Собственно, отдыхаем мы с Ирочкой, возлежа рядышком в северной, тенистой комнате, любуясь видами сквозь ячейки сетки. Мауна и Нечаянная Радость заняты подвижными играми.

— Папа, а почему мячик без крыльев, а летает? — спрашивает дочура, прижимая к себе и успокаивая зверюшку.

— Ну… — я застигнут врасплох. — Антигравитация…

— Внутри?

— Ну да…

«Давай-давай, заливай ребёнку, — в глазах жены смешливые огоньки. — А как происходит перемещение по нужной траектории? М-м?»

— Папа не прав? — улавливает Мауна, не забывая цепко удерживать зверюшку.

— Ну, не то чтобы совсем не прав… — смеётся моя ненаглядная. — Доча, я же вижу все твои мысли. Уверяю тебя, если ты втихую разрежешь мячик, чтобы съесть антигравитацию и научиться летать без крыльев, ничего не выйдет. Мячик испортится, твой прапрадедушка обидится, что ты так обошлась с его подарком, и больше тебе ничего дарить не будет. Тебе это надо?

— Нет… — грустно вздыхает Мауна. — Этого мне не надо. Я хочу летать.

Она отпускает Нечаянную Радость, и зверюшка вспархивает на настенную икебану.

— Все могут летать. Одна я не могу. — Я чувствую, что дочь сейчас разревётся.

— Ну-ка, иди сюда, — жена сдвигается чуть в сторону.

Эмоции Мауны смещаются в положительную сторону. Она решительно размещается между папой и мамой, и Ирочка бесшумно накрывает всю компанию одним крылом. Нам всем тепло и уютно.

— Когда я была маленькая, как ты сейчас, я тоже очень хотела летать, — вздыхает жена. — Придётся тебе потерпеть, Мауна. Поверь, это совсем не так долго, три года…

— Целых три года! — дочура округляет глаза. — Вам хорошо говорить, вы уже ого-го сколько живёте!

— Ну ничего… — Ирочка гладит дочку, целует. — И ты будешь ого-го сколько жить, и ещё сверх того много-много… и все мы будем…

Она говорит по-ангельски, таким изумительным ласково-воркующим голосом, каким ни с кем больше не разговаривает, даже со мной. Этот голос появился у неё только после рождения Мауны и существует только для Мауны…

«Рома, и о чём ты думаешь в столь ответственный момент? А ну, немедленно начинай хвалить дочь!» — в глазах моей ненаглядной бесится смех.

«Я готов!» — встряхиваюсь я.

— Вы обе самые красивые у меня! — святую правду вообще говорить в лицо легко и приятно.

— А кто красивее? — спрашивает дочура, нежась под двумя парами любящих рук.

— Ну-у… Мама, конечно, крупнее. И некоторые места у неё пока что крепче, — для пущей убедительности я похлопываю жену по наиболее крепким местам. — Но ты всё же красивее, доча.