Архипелаг Грез - Кристофер Прист Страница 15

– Как тебя зовут?

– Это важно? – впервые подала она голос.

– Нет. Ты знала Сленью?

– Конечно. Она была моей сестрой.

– В смысле?

– Она была шлюхой. Все шлюхи – сестры.

Миновав порт, мы свернули на крутую боковую улочку. Никакой колесный транспорт здесь не проехал бы – из-за слишком острого угла в склоне вырезали ступени. Воняло собачьими экскрементами. Молодая женщина медленно поднималась, останавливаясь на каждой ступени и тяжело дыша. Я предложил ей помощь, но она выдернула руку из моей ладони. Ее поведение было продиктовано не враждой, а гордостью – спустя пару мгновений она искоса мне улыбнулась.

Когда мы остановились перед некрашеной дверью высокого дома, женщина промолвила:

– Меня зовут Эльва.

Затем открыла дверь и вошла.

Я собирался последовать за ней, однако мой взгляд привлек номер, грубо намалеванный на голых досках: 14. Из-за болезни у меня сформировались стойкие цветовые ассоциации с цифрами. Четырнадцать я представлял в бледно-голубой гамме, а тут цвет был желтовато-белым. Как ни странно, меня это расстроило. Пока я разглядывал цифру, она еще несколько раз поменяла цвет: от белого к голубому и обратно к белому. Испугавшись, как бы мне не стало хуже, я шагнул вслед за Эльвой и закрыл за собой дверь, как будто исчезновение цифры могло остановить приступ.

Стоило женщине щелкнуть выключателем, как в голове у меня прояснилось, а приступ отступил. Я избавился от навязчивого образа, хотя часть его по-прежнему оставалась во мне. Вслед за Эльвой я начал подниматься по лестнице. Прежде чем сделать следующий шаг, она останавливалась на каждой ступени, а я вспоминал те багряные волны возбуждения, которые, не ведая о том, разжигала во мне Сленья, пока я валялся на больничной койке. Я даже успел пожалеть, что приступ закончился, не успев начаться, словно моя синестезия могла добавить дополнительное измерение простому акту любви.

Мы вошли в спаленку на самом верху лестницы. Комната выглядела чистой и пахла мебельной полировкой. Беленые стены освещала голая лампочка под потолком.

– Сначала деньги, – промолвила Эльва, заглянув мне в лицо, и я впервые увидел ее зубы. Как и у ее черноволосой подруги, рот Эльвы ощетинился острыми клыками. Я отпрянул. И с чего я вообразил, что она способна на что-то большее, чем ее подруги? Должно быть, от нее не ускользнула моя реакция, потому что Эльва вскинула голову и обнажила десны в дежурной, нерадостной улыбке. Состояние ее рта объяснялось не запущенностью или болезнью. Ее зубы – верхние и нижние – были аккуратно спилены до треугольников с острыми вершинами.

– Это сделали файандленцы, – сказала она.

– С тобой? С твоими сестрами?

– Со всеми шлюхами.

– И со Сленьей?

– Нет, ее они убили.

Я не знал, что сказать, поэтому полез в задний карман брюк, где лежал бумажник, набитый крупными купюрами, которые я получил в госпитале.

– У меня только сотня, – сказал я, протягивая ей банкноту, а остальные засунул обратно в портмоне.

– Я разменяю, – ответила она. – У женщин, которые работают на улице, всегда есть мелочь.

Она взяла у меня банкноту, отвернулась, выдвинула ящик комода и стала копаться в нем, а я оценивающим взглядом окинул ее тело. Я не знал, что они сделали с ее ногами и отчего она шаркала, словно древняя старуха, но на вид ей было слегка за двадцать. Узкая спина, соблазнительные ягодицы под тонкой тканью. Помня о ее страданиях, я испытывал к ней жалость, одновременно ощущая и первые толчки возбуждения.

Наконец она обернулась ко мне, показала пять серебряных монет и сложила их аккуратной стопкой на комоде.

– Эльва, можешь оставить их себе. Я ухожу, – сказал я.

Я устыдился ее состояния и своих желаний.

Она не ответила, лишь откинулась назад и вставила шнур в розетку над полом. Электрический вентилятор ожил, разгоняя духоту. Эльва выпрямилась, поток воздуха натянул блузку у нее на груди, и я разглядел сквозь тонкую ткань темные набухшие соски.

Она начала расстегивать пуговицы.

– Эльва, я не останусь.

Она замешкалась, теперь ее грудки, полностью обнаженные, виднелись между краями блузки.

– Я вам не нравлюсь? Чего бы вам хотелось?

Прежде чем я ответил, прежде чем пробормотал что-то жалкое, мы оба услышали глухой стук совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, за которым последовал жалобный детский плач. Эльва резко отвернулась, подошла к двери в дальнем конце спальни и вошла, оставив дверь открытой.

За дверью оказалась еще одна душная комнатенка, гудели насекомые, посередине стояла детская кроватка, сплетенная из лозы. Ребенок выпал из кроватки и теперь лежал на полу, надрываясь от плача. Эльва подхватила младенца, резким движением сдернула пеленку и бросила мокрую тряпку на пол. Затем прижала головку малыша к груди и принялась его утешать. Младенец надрывался от крика, покрасневшее личико блестело от слез и слюны, но Эльва снова и снова покрывала головку сына поцелуями.

Вероятно, ребенок упал прямо на руку. Когда Эльва попыталась пальцами разжать крошечный кулачок, младенец зашелся криком. Эльва поцеловала его ручку.

Она целовала пальчики, целовала ладошку, целовала крохотный пухлый кулачок.

Затем Эльва открыла рот, и в свете, падавшем из другой комнаты, ее зубы неожиданно блеснули. Она поднесла кулачок младенца к губам и принялась пихать в рот крошечные пальчики, пока кулачок не поместился во рту целиком. Все это время она не переставала гладить ребенка по плечам, издавая нежные гортанные звуки.

Наконец малыш перестал плакать и закрыл глаза. Одной рукой Эльва расправила простыню, наклонилась над кроваткой и бережно опустила туда сына. Затем чистой тряпицей ловко подтерла малыша, подсунула под него чистую пеленку и подоткнула одеяло. Ее обнаженная грудь нависла над головкой спящего младенца.

Запахнув полы блузки, Эльва выпрямилась и вернулась в спальню, где стоял я. Дверь за собой она закрыла.

Не дав мне возможности опомниться, Эльва резким движением указала на ремень моих брюк и велела раздеваться.

– Ребенок… – начал я.

– Ребенка нужно кормить. Поэтому я работаю.

Она стянула блузку и уронила ее на пол, за блузкой последовала юбка. Затем она откинулась на подушки и согнула ногу в колене, чтобы я увидел ее целиком. Я сбросил одежду и лег рядом. Мы начали ласкать друг друга. Эльва страстно впилась в меня губами, пока я осторожно исследовал языком ее рот. Об острые края ее зубов легко было порезаться, и Эльва превратила это в игру, прикусывая мою кожу. Она с нежным рычанием проходилась зубами по моему телу, языку и губам, оставляя на руках и груди крохотные порезы.

Впрочем, кусалась она с такой же нежностью, с какой баюкала ребенка.