Программа. Идентификация - Сьюзен Янг Страница 16

После самоубийства ученика нас всякий раз отправляют к консультантам проверить, в порядке ли мы, а тех, кто не справляется с потерей, водят еще и на беседу. Но это редко поручают хендлерам. Мне было неуютно – этот тип следит за мной с того дня, как забрали Кендру, но выхода не было, и я пошла за ним в учительскую.

Там нам выделили маленькую, тускло освещенную комнату, где стояли два стула лицом друг к другу. Мне было очень неприятно оставаться наедине с этим человеком, но директор и учителя не вмешиваются в действия представителей Программы. Когда я вошла, они старательно смотрели в другую сторону.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал хендлер, закрывая дверь и опуская жалюзи. Я очень боялась, но знала, что это нельзя показывать. Глубоко вздохнув, я опустилась на стул.

– В этом разговоре нет необходимости, – заверила я, стараясь говорить как нормальная, психически уравновешенная девушка. – Я едва знала Миллера.

Хендлер улыбнулся и сел напротив. Его колени, обтянутые белыми брюками, почти касались моих. Я едва не отодвинулась.

– Неужели? – переспросил он. – А Лейси Клэмат или, скажем, вашего брата – их вы хорошо знали?

Видимо, я побледнела, когда он упомянул Брэйди, потому что он наклонил голову, как бы извиняясь.

– Мисс Барстоу, нам стало известно, что вы находитесь в группе высокого риска. Вы только что пережили огромную утрату, и я намерен оценить ваше состояние.

Он лжет. Он хочет меня забрать. Им на нас наплевать, это только кажется, что их деятельность что-то меняет. Пальцы ног непроизвольно поджались в туфлях, когда помощник цепким взглядом прошелся по мне. Кожа покрылась мурашками.

– Начнем с Миллера. Вы были за городом, когда он совершил самоубийство путем отравления?

Было нестерпимо слышать, как об этом говорят медицинскими терминами.

– Да.

– А Лейси была вашей лучшей подругой, но вы не догадывались о ее состоянии, пока ее не отправили в Программу? Вы не пытались скрыть это от нас?

– Нет, я понятия не имела.

Я начинала понимать, куда он клонит.

– А сейчас вы что-нибудь скрываете?

– Нет. – Не изменившись в лице, я смотрела в глаза этому типу, представив, что я робот, лишенный эмоций. А заодно и жизни.

– У вас есть бойфренд, Слоун? – Хендлер улыбнулся краем рта, будто пытаясь флиртовать.

– Да.

– Джеймс Мерфи?

О боже.

– Угу.

– Как он перенес случившееся?

– Нормально. Джеймс сильный.

– А вы тоже сильная? – спросил он, наклонив голову набок.

– Да.

Хендлер кивнул.

– Это наша единственная надежда сохранить вас в добром здравии, Слоун. Вы же это знаете?

Я не ответила, соображая, что отвечал бы на эти вопросы Джеймс. Они же с первого взгляда поймут, что он болен.

– В Программе открыт прием для тех, кто приходит сам. Вдруг вы почувствуете, что не можете справиться с собой, или вам будет нужно с кем-то поговорить…

Он потрепал меня по бедру, и я подскочила. Фамильярность застала меня врасплох.

Помощник встал и обошел меня, будто хотел выйти из кабинета, но остановился за моей спиной и положил руку на плечо, крепко сжав пальцы.

– Всего хорошего, Слоун. Что-то мне подсказывает, что скоро мы с вами увидимся.

На этом он вышел, оставив меня одну в затемненной комнате.

Я почти побежала на ленч, смертельно боясь, что Джеймса не окажется в столовой, и еле удержалась на ногах от облегчения, увидев его за столом с картонным стаканом апельсинового сока.

– Слава богу, с тобой все в порядке. – Я буквально упала ему на колени и крепко обняла. Джеймс не обнял меня в ответ, но и не оттолкнул. Я зарылась лицом ему в шею.

– Да, – тихо ответил он. – Я в порядке.

Я отстранилась и пристально поглядела на него, стараясь определить, насколько сильной оказалась психотравма. Джеймс был бледен, рот у него был вялый, с опущенными уголками, будто он забыл, как улыбаться. Я провела пальцами по его щеке, и он прикрыл глаза.

– Я так волновалась, – прошептала я.

Он не шевельнулся, и я обняла его снова, крепко-крепко, как он раньше обнимал меня. Джеймс сидел неподвижно. Я разжала руки, и он снова начал есть маленькими кусочками, рассеянно обводя взглядом столовую.

– С тобой беседовали? – спросил я.

Он отрицательно покачал головой.

– А меня забрали прямо после урока, – сообщила я.

Джеймс посмотрел на меня.

– Зачем?

– Спрашивали о Миллере и о тебе.

Джеймс не отреагировал, уткнувшись в тарелку. Мне его страшно не хватало, хотя он и сидел передо мной. Он уже не был собой прежним.

– Со мной никто не говорил, – сказал он. – Я вообще сегодня хендлеров не видел.

Тут бы нехорошим предчувствиям меня и отпустить, но они только усилились. Зачем же беседовали со мной? Либо действительно оценивали мое состояние, либо собирали доказательства на Джеймса.

– Я хочу выбраться за город, – сказала я. – Ты как, сможешь? Я хочу снова пожить в палатке.

Джеймс медленно жевал.

– Попробую.

Пустота в его голосе ранила больнее всего. Я боялась, что не выдержу долго.

– Неужели ты не хочешь со мной поехать? – тихо спросила я.

Он кивнул:

– Конечно, хочу, малышка.

Я выдохнула и опустила голову на плечо Джеймса. Под столом его рука нашла мою, и мне стало легче от этого слабого пробуждения жизни. Мое внимание привлекло движение в углу: там стоял темноволосый хендлер, наблюдая за мной со своей улыбочкой.

Остаток недели прошел примерно так же: я вела себя как абсолютно здоровая, особенно когда этот тип за нами наблюдал. Хендлер присутствовал в классе на уроках, таскался в столовую и следил, следил с постоянной усмешкой на лице. Будто ждал, когда я сорвусь.

Джеймса на беседу не вызывали, и я не знала, как это понимать. Неужели хендлеру показалось, что у меня депрессия выражена сильнее? Или они уже решили забрать Джеймса?

В пятницу я буквально вытащила Джеймса из школы. Целый день можно не притворяться – огромное облегчение. Как ни странно, мне не хотелось плакать. Я почти убедила себя, что Миллер не был нашим лучшим другом. Только так я могла справиться со случившимся.

В машину я все уложила заранее, чтобы сразу после уроков ехать за город. Джеймс молча сидел на пассажирском сиденье, глядя в окно. Родители недоверчиво отнеслись к нашей затее поехать за город так скоро после смерти Миллера. Может, даже что-то заподозрили. Они выспрашивали, почему Джеймс перестал у нас бывать. Я ответила – засел за уроки. Видимо, это и вызвало у них подозрения. В доме Джеймса я просто поселилась, игриво шепча ему на ушко, когда дома был его отец. Но я шептала ему держаться. Укладывая его спать вечером, говорила, что люблю и не позволю случиться плохому. Джеймс не отвечал. Я боялась никогда больше не услышать этих слов от него.