Родная кровь - Ярослав Коваль Страница 16

Пить ему давали, приподняв мешок ровно настолько, насколько это было необходимо, и кормили так же. Кормили всего дважды, но Бовиасу показалось, будто изматывающее путешествие продолжалось бесконечно. Оно стало для него настоящей пыткой, хотя везли его не в седле, что было бы намного тягостнее, а в телеге, на соломе (и каждая кочка отзывалась в костях и внутренностях, а их на пути попадалось очень много). За каждым его движением ожесточённо следили, часто прижимали, так что шевелиться в своё удовольствие тоже было нельзя. Хотя какое вообще может быть удовольствие – со связанными-то руками и головой, окутанной грубой тканью.

Потом, когда наконец-то доехали, и принца подняли, куда-то поволокли, он даже испытал облегчение: как бы ни закончилось, лишь бы поскорее. Все его чувства и переживания, все возвышенные соображения о чести, гордости, способность оскорбляться или оценивать попытку подольститься, на время вовсе перестали существовать. Были только страдание и освобождение от страданий – вот что оказалось важнее всего на свете. Мешок с пленника не снимали, даже пока вели по лестнице, но Бовиас, собственно, и не осознавал, насколько нелепо он выглядит, и в этом тоже было облегчение. Как часто случается, незнание одаривало щедрее, чем просвещённость.

Он пришёл в себя, пока стоял где-то возле очага, уютное потрескивание и тепло которого немного успокоили и вызвали к жизни другие чувства, кроме физических мук, а ещё удивление – от чего тут вообще было мучиться? Не пыткам же его, в конце концов, подвергали! Что такое серьёзное с ним произошло, раз больше ни о чём, кроме болезненных ощущений в теле, думать он не мог? Малоутешительная мысль: видимо, испытания потруднее он вообще не перенесёт.

Когда с него снимали мешок, он был уверен, что встретится взглядом с её светлостью (что ж, это тяжело, но ожидаемо), и, обнаружив себя перед Хильдаром, сперва не поверил собственным глазам.

Младший брат смотрел на него с откровенной издёвкой – он никогда не умел сдерживать чувства, все его мысли и движения души были написаны на лице грубо и внятно.

– Что – не ожидал? – Хильдар глупо расхохотался, всем своим видом показывая, как ловко он поймал брата и безусловно его одолел. Бовиас смотрел молча. Прежде ему без труда удавалось осадить младшенького одним взглядом, вот только на этот раз оживление брата было таким, что увещевание до него просто не дошло. Он упивался тем, что в кои-то веки оказался сильнее Бовиаса, могущественнее и величественнее. – Добро пожаловать в гости.

– Надеюсь, ты наконец объяснишься.

– О, объяснить! С удовольствием. Ты так рассчитывал на мать, думал, она станет делать всё, что ты пожелаешь? Плохо же ты знаешь герцогиню.

– А ты считаешь, что знаешь?

– А мне её знать ни к чему. Мне важно, что она готова дать мне армии, а большего и не нужно. Остальное пусть себе оставит. – Он снова захохотал, и выглядело это очень нелепо. – А ты больше не нужен своей матери – понял? Она не просто отступилась от тебя – она отдала на мою волю решение твоей судьбы. Ты думал, что имеешь армию и влияние? Ты ничего не имеешь. Королём буду я, а не ты или Аранеф. Вам всем придётся покориться, а тебе – прямо сейчас.

– На самом деле? – Бовиас в один миг забыл о тяготах, которые вроде бы лишили его способности мыслить. Теперь он рассуждал про себя, и вполне ясно. Хильдар не блещет умом, а значит, из него можно вытянуть какую-нибудь ценную информацию. Из него её обязательно нужно вытянуть, потому что пора начинать что-нибудь делать. Трудно предположить, что придёт в Хильдарову дурную голову. Ситуацию надо брать в свои руки, ошибка может стоить жизни.

В то, что мать нашла ему замену в лице его младшего брата, вздорного и глупого, он сперва не поверил, счёл за пустую издёвку. Да даже будь брат гением – он герцогине чужой человек! Однако несколько минут спустя Бовиас начал прозревать истину, и дело было даже не в издевательски самоуверенном лице Хильдара. Он ведь знает свою родительницу – ей безразличны родственные узы, она никогда не была связана любовью хоть к кому-нибудь. Всё, о чём она может грезить и чем дышит – власть.

Странно, что ему такая вероятность раньше не пришла в голову. Он ведь отлично знает её светлость, свою матушку. Сменить его, своего сына, на более покладистого и менее сообразительного принца – очевидный шаг, разве нет?

– А чего ты ждал? – Хильдар искрился оживлением. Он был вполне искренен. – Теперь у меня будет самая большая армия в Лучезарном. Столица очень скоро станет моей, и всё остальное тоже.

– Не самая большая. Ты забыл об армии Ианеи.

– Ианеи? По-твоему, я должен бояться собственной старшей сестры?

– Ну что ты – можешь не бояться, если хочешь.

– Твой издевательский тон звучит просто неуместно. Ты забыл, что находишься у меня?

– У тебя – это где?

– Это мой замок, Хидтриф. Здесь все – мои люди, можешь даже не рассчитывать на побег. – Хильдар надвинулся на брата и попытался нависнуть над ним. Получилось нелепо, если учесть, что младший уступал старшему и в росте, и в комплекции. Бовиас молча смотрел на него чуть-чуть сверху вниз, и одного этого взгляда хватило, чтоб вроде бы победившая сторона растерялась, а потом и пришла в ярость.

У Хильдара это всегда получалось лучше всего – приходить в ярость. Он, младший из братьев, был, пожалуй, самым тщеславным среди них всех, и бесился, осознавая, что он тот, на кого абсолютно все представители семьи смотрят, будто на бестолкового малыша. Для него это всегда было болезненно. Со временем болезненность превратилась в подобие мании. Обиду Хильдар видел почти во всём, и даже отца запомнил, как человека, который всегда старался походя его унизить.

Но у короля, по крайней мере, было такое право, а вот за братьями он его не признавал. Кто они такие? Они ведь ничем не отличались от него, разве что умудрились родиться раньше, так это была не их заслуга. В глубине души он уже многие годы ненавидел всех своих братьев, но на общих встречах держался так безупречно, как только мог, и наслаждался тем, что сумел всех обмануть. Ему не приходило в голову, что старшие родичи едва замечают его существование. Каждый шаг, каждый момент жизни был для Хильдара сражением. И теперь, оказавшись наконец в открытом противостоянии с братьями, он испытал облегчение и восторг. Интриги – это не для него. Откровенная враждебность проще – так ему казалось. От возможности сказать в лицо, как он ненавидит и презирает их, принц ждал многого.

И сейчас бешенство обуяло его, потому что откровенность была, но триумфа не получилось. Бовиас, даже находясь в плену, продолжал смотреть на него сверху вниз. Это было не просто обидой – это было наглым вызовом. От ярости Хильдар на несколько мгновений будто ослеп и оглох, лишь тяжело переводил дух, вцепившись в брата взглядом.

Бовиас же размеренно, неспешно обдумывал ситуацию. Если мальчишка рискнул напасть на него и пленить, значит, за ним стоит серьёзная сила. Видимо, это действительно герцогиня – кто же ещё способен предоставить мальчишке такую возможность. Могла она поручить Хильдару убить своего сына? Могла, конечно. Значит, Хильдар его убьёт.