Драконья кровь - Карина Демина Страница 17

- То есть…

- Я написала доктору. К сожалению, вычленить возбудителя не удалось. Но полагаю, он не откажется взглянуть на миссис Эшби. И если моя теория подтвердится…

- То ее и вправду кормили человеческим мясом?

- Или драконьей кровью. Мы мало знаем о болезнях драконов, - она позволила обнять себя и даже закрыла глаза, представляя, что нет ни этого полупустого стандартного номера мотеля, ни Чучельника, что благоразумно затих, ни прочих безумцев.

Только она.

И мужчина.

Женщина и мужчина – что может быть более естественно?

- Есть еще кое-что… я заглянула в местный архив.

Благо, местечковые приходские книги с тридцатых дублировались во избежание утери.

- Так вот, мать Станислава Эшби умерла в возрасте пятидесяти семи лет. Последние тридцать лет своей жизни она провела, прикованной к постели. Инсульт после родов. Его бабка сошла с ума. Как и та, которая была женой его прадеда. Собственно, он и основал клинику, не доверяя тем, что существовали в то время. И правильно, кстати…

А целовать вот не стоило.

Шею.

И между лопатками.

Как можно думать о деле, если тебя целуют между лопатками?

Уборка затянулась далеко за полночь, и после нее выставлять Томаса прочь было как-то… неудобно, что ли?

- У меня кровать отвратная, - сказал он, вытягиваясь на старой тахте, которая была коротковата и комковата. – И тараканы. С кроватью я бы еще примирился, а тараканов терпеть не могу. Иди ложись. Приставать не буду.

Не хватало еще…

Я принесла ему одеяло. И подушку. Дерри в последние годы спал на полу, говорил, что ему так лучше, а я верила. И помогала утром подняться, и слушала, как он ворчит, клянет все на свете, пытаясь разогнуться. И как ходит на полусогнутых ногах, а половицы поскрипывают.

Но пол все одно был лучше тахты.

- Спасибо.

- И тебе.

Я знала, что не в тараканах дело. И не в кровати. Вряд ли она так уж хуже моей тахты. Дело во мне, в этом доме и двери, замок на которой и вправду пальцем открыть можно. Завтра надо будет засов прикупить, но и с ним мне спокойней не станет.

Старый дом оживал.

Он вздыхал и кряхтел. Скрипел на все голоса. Постанывал совсем по-человечески. И в этом слышалось что-то… неправильное.

Будто кто-то ходит вокруг, заглядывает окна, подсматривает за мной. И я нервно задернула шторы, порадовавшись, что они есть. За шторами не видно. Особенно, если свет выключить.

А в полной темноте плодятся тени.

Ты и вправду не боишься, Уна? Ты была такой смелой, не хотела уходить. А теперь сидишь на полу, закутавшись в старое одеяло, и трясешься. Смешно.

И горько.

Неужели полагаешь, что тебя защитят? Томас спит. И не услышит, если приоткроется задняя дверь. Она хлипкая и ты сама, забыв ключи, не раз пользовалась ножом. Достаточно просунуть между створкой и косяком, чуть надавить, вытаскивая крючок из петли.

Отпустить.

Сердце бухало громко, перекрывая все другие звуки.

Никого здесь нет.

Никого.

- Уна? – тихий голос Томаса заставил меня сжаться в клубок. А нож едва не пропорол ногу, мою, собственную. Хороша я, храбрая. – Не спится?

- А тебе?

- И мне. Ощущение такое, будто на тебя смотрят.

- А если… и вправду смотрят?

- Думаешь? – Томас опустился рядом. Главное, что собственное одеяло прихватил. И подушку тоже. Появилось искушение предложить ему кусок кровати, но я устояла.

Он прижал палец к губам.

И я замолчала.

Что он пытается услышать? Как сухо потрескивает крыша, напоминая, что до зимних бурь всего пару месяцев осталось, а я и пальцем не пошевелила? Или как ворчит вода в трубах? Их тоже стоило бы почистить, а еще фильтры поменять.

- Закрывай  глаза, - сказал Томас. – Если кто и смотрит, то и пускай. Я посторожу твой сон.

И я, чтоб его, подчинилась.

Я заснула не сразу. Сидела. Слушала. Прислушивалась, хотя разумом понимала, что хороший охотник умеет ступать бесшумно, а тот, кто заглянул ко мне в гости, наверняка хороший охотник.

- Знаешь, я бы хотел изменить прошлое, чтобы все иначе, чтобы я не задевал Эшби и тебя тоже. Чтобы мы дружили. И тогда, быть может, я бы принес тебе красную розу из сада Эшби. Я бы даже красть не стал. Попросил бы…

- Те розы нельзя красть, - пробормотала я сквозь сон. – Те розы… нельзя было… их привезла еще жена Гордона Эшби…

Я бы рассказала про нее.

Про женщину с узким бледным лицом настолько некрасивую, что даже парадный портрет не способен был этого исправить.

Портрет отправился на чердак.

А статуя при всем несомненном сходстве была вполне симптична.

Я бы рассказала про старого Эшби, который любил вспоминать то прошлое. Он говорил о нем живо, так, будто сам был свидетелем. И за розами он сам ухаживал. Удобрял. Подкармливал. Иногда обрезал, но другим, даже Нику, нельзя было прикасаться к этому кусту.

Я рассказала бы обо всем. Но не успела: рухнула в сон, где небо заслонили драконьи крыла, а море гремело от воинственного крика их. И звери сходились друг с другом в бою, доказывая силу и право.

Право и…

Сон стал непроглядным, а я все пыталась вспомнить, почему так важно, доказать свое право… и право на что?

Очнулась я утром.

На кровати.

Укрытая парой одеял, а потому взопревшая и запутавшаяся в этих одеялах. Я даже не сразу сообразила, где нахожусь. Но потом увидела окно, и свет, который пробивался сквозь сомкнутые шторы.

Зевнула.

Выползла из-под одеял. И отправилась искать Томаса. Судя по тому, что в доме пахло едой, он решил в мотель не возвращаться.

Обнаружился Томас на веранде. Он занял кресло Дерри и халат его прибрал же, и шляпу, которая, как ни странно, вполне себе гармонично смотрелась.

- Доброе утро! – шляпу  он приподнял. – Как спалось?

- Спасибо. Нормально.

Я с трудом подавила зевок. А потом все же не удержалась и зевнула.

- Я рад.

Кресло-качалка протяжно застонало. А Томас указал на пустыню.

- Здесь утром красиво. И я драконов видел.

- Ага. Вылетают на рассвете. Кружат, - я потерла глаза. – Если хочешь, еще свожу.

- Хочу, - он кивнул. – Кофе будешь? Я еще яичницу пожарил.

- Буду. И кофе. И яичницу.