Бальдр и Тёмный бог - Ярослав Титарев Страница 17

— Бальдр, ты здесь? Садись, ешь, пей со мной, — произнёс конунг. — Я хочу выпить с тобой за примирение.

Хёрд поднял кубок, и я тоже поднял свой. Наши руки встретились. Мёд расплескался, смешался и капнул на стол. Мы с братом выпили.

Я оторвал себе кусок дымящейся лепёшки и взял ложку для похлёбки. Наполнив рот пищей, я жадно стал жевать. Но через миг ощутил горечь, почувствовал, как вяжет рот. Я поглядел на других и увидел, что все, кроме меня, довольны столом.

«После смерти я не могу дышать без боли и не могу даже нормально жрать!» — я очень разозлился и швырнул ложку. Она подскочила и скатилась над стол.

— У тебя упало, милый, — сказала женщина, поднявшая ложку.

Женщина поклонилась мне и ушла, таща за собой непослушного мальчишку. Она села за дальний стол, где сидели другие женщины и дети. Я заметил, что все они были одеты бедно: не у всех были украшения и одежда была выцветшая и заштопанная.

— Кто это? — спросил я сидевшего рядом со мной хирдмана.

— Это вдовы. Они едят здесь какое-то время, пока не найдут себе мужа или работу.

Я ещё раз бросил взгляд на сидевших в дальнем углу женщин. Лица их были безрадостны. Дети, по большей части малолетки, вертелись в разные стороны. Они хотели поиграть в доме конунга, но матери требовали глядеть в тарелки.

— Жена Торира тоже здесь?

— Да. Вон та, в синем сарафане.

Я устало поднялся и прошагал к вдовам.

— Ты жена Торира? — спросил я.

Светловолосая молодая женщина, возле которой крутилась четырёхлетняя девочка, с недоумением поглядела на меня и кивнула. Я расстегнул ножны с мечом и протянул женщине.

— Это меч твоего мужа.

— А где мой папа? — спросила девочка, положив ручонки на исцарапанные ножны.

— Он уже не вернется.

— Что с ним случилось?

Не хотел я говорить девчонке, что её отца сожрали варги.

— Он сражается, — ответил я. — И скоро прогонит тёмных тварей.

Я потрепал девчонку по пепельной макушке и увидел, как вдова Торира вытирает слёзы.

Я подумал о смерти, и мне стало очень холодно. Видения Хельхейма предстали перед глазами. Тьма. Безнадёжность. Одиночество.

«Торир сражается, — подумал я. — Сражается со своими чудовищами, как сражался я».

По коже побежали мурашки, я развернулся и прошагал к очагу. Это была вытянутая в длину яма в центре зала, обложенная валунами. Пламя плясало над камнями, жар огня лизнул мне лицо. Я потёр онемевшие руки и протянул их вперёд. Сквозь огонь я видел, как жена Торира взяла меч и немного высунула его из ножен, оголив металл.

«Я сделал хорошее дело: отдал меч Торира его вдове. Но где же мой меч? Где Эйсир?! Проклятье, не помню».

Я вновь перевёл взгляд в пламя, и оно вдруг расширилось, заплясало повсюду жёлтыми, багровыми всполохами. Перед глазами возникло видение: я стоял в кузне, раздувая пламя. На наковальне сверкал клинок из белого металла, рукоять была оплетена кожей, в навершии горел красный камень. Я сунул меч в яростное пламя огня и расплавил его. Я разделил его белую искрящуюся кровь на части и сделал украшения для близких. Маргрет получила амулет с камнем, Хёрд и Вали — запястья, Йорунн и матери достались броши. Себе я не оставил ничего.

«Меча больше нет!» — ужаснулся я.

Дыхание перехватило. Глаза закололо оттого, что я долгое время не моргал. Сердце застучало у самого горла. Я сглотнул.

«Зачем я лишил себя оружия?! Зачем я лишил себя силы?! — Я обделался. Да, я правда обделался. Мерзкий холод пополз у меня по коже. — Когда-то давно я мечтал о мире и отдал самое дорогое, но в ответ меня уложили в могилу! Не верь больше людям, Бальдр, в них нет ничего святого! Даже в Маргрет нет больше святого — она отдалась Хёрду».

Я взялся обеими руками за голову и зажмурился, я потерял устойчивость и пошатнулся.

— Бальдр, сядь. Ты пьян, сейчас угодишь прям в огонь. — Один из воинов придержал меня за локоть, а потом позволил опереться на себя. — Ты извини, что я… ну, врезал тебе. Можешь врезать мне, если хочешь.

— Не сейчас, — я поглядел на молодого голубоглазого парня. — Но врежу, не переживай. Иди, я в порядке.

Воин ушёл. Я покосился на Хёрда с мрачной миной на лице и печального Лейфа, на пустующее кресло Маргрет. Сердце заныло, я так скучал по ней. Почему она не показывается на глаза? Боится двоякого положения?

Я вернулся за стол с тяжёлым сердцем.

— Дядя Бальдр, можно спросить? — произнёс Лейф, глядя мне в глаза. Он глядел не так, как глядит маленький мальчик. В его взгляде смешались ожесточение и нетерпеливый интерес.

— Ну, спроси, — ответил я.

— Где мама?

— Хм, не знаю… — замешкался я, бросив взгляд на Хёрда.

— Папа, ты говорил, мама у Бальдра? — Лейф с негодованием покосился на отца.

— Бальдр, — хрипло произнёс Хёрд, положив руку на плечо сыну. — Разве ты не прячешь её?

— Нет! Она провела ночь в Хедвиге и сразу же уехала!

Я злостно выдохнул и поглядел на Хёрда. Его губы сомкнулись под мокрыми от мёда, золотистыми усами. Он провёл ладонью по бороде и уложил костлявые кулаки на стол. Я был рад, что не видел его глаз под повязкой, потому что знал, что встретил бы укор — Маргрет пропала по моей вине!

— Может, твоя жена отправилась молиться в святилище? — проговорил хирдман, сидевший справа от меня.

— Может, и отправилась, — проворчал Хёрд. — Пошли людей, Горм, пусть узнают.

— С рассветом отправлю Бьёрна и Годи, конунг, — ответил Горм.

Я встретил осуждающий, тревожный взгляд Лейфа и тут же отвёл глаза. Меня и самого раздирала тревога. Я встал, нечаянно уронив что-то со стола.

— Бальдр, — обратился ко мне Хёрд.

Я замер и повернулся к незрячему брату.

— Я жду, когда ты принесёшь меч. До тех пор не смей путаться с Маргрет и унижать меня. Понял?

Я обвёл взглядом хирдманов, хмуро взирающих на меня. Отчаяние овладело мной. Я не смог признаться Хёрду, что меча больше нет.

— Понял, — буркнул я, скрепив сердце.

— Я предупреждал её, — добавил Хёрд. — Если изменит мне, то я вынужден буду наказать её. Видят боги, я всегда шёл к ней с добротой. Но нарушение брачной клятвы не простит ни один уважающий себя мужчина.

— Я не спал с ней!

— Тогда зачем ей скрываться?! — рявкнул Хёрд. — Это позор! И в отличие от тебя, она стыдится и скрывается! Я должен наказать её.

— Что ты собираешься с ней сделать? — проскрипел я.

— Отрезать уши.