Земля - Валера Дрифтвуд Страница 17

–Эй,– зовёт орк.– Вон там место… откуда люди плавали. Близко.

Легко, плавно отшагивает от подбирающейся волны, не даёт даже брызгам себя коснуться.

* * *

Метрах в пятидесяти от лодочного сарая посреди разнообразно серой гальки в берегу и впрямь есть клинышек песка. Песок совсем не такой, как на ухоженных пляжах Аззанмари, не белая раскалённая пудра, красиво струящаяся между пальцев, если зачерпнуть её рукой. Здешний песок – крупная гвёрста, красноватая и тяжёлая. Рина, разувшись, расстилает поверх гвёрсты широкое полотенце, садится, добывает из кармана шорт тюбик солнцезащитного крема: не хотелось бы обгореть и ходить потом перед Сэмом с опухшей, красной, шелушащейся кожей.

Сэм успел проверить температуру воды – наверняка холоднющая, не смотря на трёхдневное солнце – и окунаться пока не спешит. Присаживается рядом, большой, красивый. Солнце тоже любит Сэма. Не жжёт – всякий год ложится на его кожу ровным лёгким загаром.

И опять Рина с удивлением отмечает: всё-таки хорошо, что они тут не вдвоём. Вдвоём было бы почти невыносимо.

Тощий жилистый орк и горькое холодное море всё ещё танцуют, не касаясь друг друга, заигрывая… и непонятно, кто из них кого соблазняет. Ййр шагает за отбежавшей водой, по щиколотку тонет в подмытом песке, и каждый раз без всякой суеты успевает отойти от следующей волны.

–Он странный,– произносит Сэм тихо и осторожно. Рина понимает, что танец тоже привлёк внимание Сэма.

–Это красиво,– она пожимает плечами.– Сэм… а какой был тот орк, ну, который починил твою машину?

–Знаешь, я не особо пристально рассматривал,– отвечает Сэм таким тоном, будто внезапный вопрос его чем-то смутил.– Помельче этого. И не такой уро… не такой зубастый. Волосы длинные. Я было даже подумал, что он девушка, но хозяйка мастерской звала его «Билли». Смешно, правда?

Рина послушно фыркает – в самом деле, забавно, что орка могут звать Билли.

Сэм говорит, что для «настоящего моря» здесь не хватает чаячьих голосов. Рина отвечает: чайки быстро перестали здесь гнездиться, когда на острове появились страфили. И ещё зачем-то прибавляет, как дедушка в первый же год завёз сюда диких кроликов, после долгих консультаций со всевозможными специалистами. Первопоселённым страфилям, ослабленным и не слишком здоровым, проще было начать с охоты на кроликов, и Ййр сказал недавно, что эти зверьки до сих пор если не процветают, то вполне успешно живут в разных частях острова.

–А мы консервами питаемся,– ни к селу ни к городу замечает Сэм.

Рина чувствует спиной, что с острова за ними наблюдают, но не беспокоится – ведь они здесь находятся на виду, не прячутся и не таятся; значит, страфили не будут на их счёт беспокоиться, если верить Ййру. Рина Ййру верит.

Орк отходит от моря, щурясь и глубоко дыша. На ходу подбирает свою сумку. Устраивается чуть поодаль от людей, возле серого валуна. Стаскивает свою шапочку. Извлекает из тщательно свёрнутой плотной тряпицы очередной образец антиквариата – Рина даже не сразу понимает, что это за вещь: зубчатый приплюснутый торец, две никелированные ручки, соединённые пружиной, подобно овечьим ножницам.

Ручная машинка для стрижки, вот что это такое.

–Обросши, как собака дикая.– Ййр сидит, наклонив голову, чтобы чалая полуседая щетина падала ему между колен, не доставаясь ветру. Кромсает щетину быстро, не слишком заботясь об аккуратности. По контрасту с тёмной медью орчьей кожи, обнажающийся, располосованный четырьмя рубцами скальп кажется почти голубым.

Вскоре Ййр, по-видимому, остаётся доволен жутковатой острижкой, бегло проводит по голове ладонью и уже откладывает машинку на тряпицу.

–Погоди, за ухом осталось,– не выдерживает Рина.– Дай помогу.

–Попробуй,– усмехается Ййр, наградив Рину весёлым взглядом.– Только за башку не лапай. Совсем меня смутишь.

Отступать поздно – сама же предложила – и Рина кое-как справляется. Должно быть, в орчьих руках живёт лютая сила – как ни криво обкорнался, наощупь-то – но ведь с адской машинкой Ййр управляется быстро и легко. Впрочем, Рина рада хотя бы попробовать. Орк покладисто опускает уши, чтобы ей удобнее было достричь.

–Ну, здоровья тебе орчанского,– благодарит Ййр, переняв машинку. Стряхивает с металлических зубцов застрявшие чалые волоски, заворачивает антиквариат обратно в полотно и прячет в сумку.

Прикопав срезанное поглубже в гвёрсту, бледноглазый поднимается на ноги.

–Кто куда, а я – играть.

Брякает металлической пряжкой, вышагивает из свободно упавших порток. Рина подозревает, что какие-никакие подштанники Ййр надел не иначе как из уважения к присутствующим людям.

Теперь дразнящий танец делается быстрей, лише, и Ййр, смеясь, позволяет морю себя обнять. Ответной лаской берёт горькую воду в ладони, окунает лицо.

–Я говорю, он странный.

–Может быть, не страннее меня?– Рина обхватывает колени руками.

–Ладно, я тоже пойду,– говорит Сэм решительно, снимая футболку.

* * *

Море вольно и своенравно, как любовь горхата.

Нет у Ййра мощи, чтобы его одолеть. Нет у моря силы – одолеть Ййра…

Сегодня море ласково и хочет играть. Крепки его объятия, и удары полны шальной нежности, от которой нутро поёт, ладясь с голосом волн.

Храбрый Кнабер забегает в море наскоком, и довольно быстро выходит обсохнуть на берегу. Через некоторое время до кромки волн подбирается Ришка, разутая, ветер полощет её жёлтую рубаху.

Босая Ришка пробует сплясать. Хохочет заливисто, когда море хватает её за лытки, отбегает от волны – и снова подбирается вплотную.

Хорошо, что они здесь, эти двои людят. Такие невозможно разные.

После жгучего морского плясу на людей обычно тоже нападает жор.

Ийру думается, что на после ужина хорошо бы сегодня открыть банку персиков.

Пропади оно пропадом – на всех.

Юный день не пасмурный и не яркий. Пасутся в небе высокие облака. Рина отправляется проведать яблони, пока они не совсем ещё отцвели. Никакой особой нужды в этом нет – ей только хочется побыть рядом с деревьями, которые дедушка Ибрагим когда-то привёз и посадил на этой земле. Может быть, как раз в тот год, когда Рина родилась.

Ййр позволил сходить и одной, если хочется. Яблони на виду станционной горки, а страфили и дикая островная живность предпочитают держаться на уважительном расстоянии.

Мысли здесь текут прозрачно и невесомо, будто само сладкое дыхание молодых яблонь, мешающееся с запахом здешних цветущих трав и лёгкого дровяного дыма.

Так странно.

И сам Страфилев край, и станция, и эти деревья – память о дедушке Ибрагиме, но, окружённая этой памятью, Рина совсем не слышит в себе горя или скорби. Возможно, это оттого, что всё-таки прошло уже изрядное время. Или оттого, что Страфилев край живёт, и на станции что ни утро растопляют широкую плиту, а на исходе каждой весны зацветают яблони…