Лабиринт кочевников - Алексей Бессонов Страница 17

Авиатехник расправил свои широченные плечи, посмотрел на Яна и хмыкнул:

– Было бы мне интересно, как бы ты ему снег убрал. Умный ты сейчас. А профессор… Ну что тут… говорил он с акцентом, я такого даже не слышал. Вроде как, по слухам, родился он где-то в Прибалтике, но нет, не тот был акцент. Да что там – по-русски он говорил вроде с трудом как-то. А работал на заводе, и держали его там зачем-то, старого такого. Видел я его… ну, редко видел. Здоровался он всегда вежливо, очень. Спрашивал, как дела, как жена, только я с его акцентом почти ничего не понимал. Пару раз на «гробу» своем древнем уезжал куда-то надолго, а потом «Опель» весь серый приезжал.

– Серый? Интересно, – хмыкнул Ян, – и как этот «Капитан» мог ездить без ремонта…

– Не в курсе, – замотал головой сосед. – Ничего тебе не скажу, политрук. Одно только знаю… лично видел, сам: за полгода до его смерти, сам видел, клянусь… февраль был, «Опель» его стоял перед воротами весь в желтой пыли, без снега, без грязищи нашей, без ничего – желтой такой пылью засыпанный, весь, снизу доверху!

– Да пугаешь ты меня, Слав, – захохотал Ян. – Откуда пыли тут такой взяться?

– Вот и я о чем! Оно ведь как у нас? Зимой, понятно, грязь, снег, так ведь? Ну там морозище когда, так грязь замерзает. А тогда морозов не было, так себе – пять-семь градусов. Я погоду помню, сам знаешь, авиация, она… Привычка возникает. Ну да. А тут пыль. Темно-желтая такая, я и не видал такой никогда. Я вышел как раз, в гастроном надо было – смотрю, стоит. Глазам не поверил. А обратно иду – уже и нет его. То ли уехал куда, то ли в гараж загнал.

– Погоди, погоди… А может, его на карьер черт носил? Тот, внизу, за Ерофейкой? Мало ли что деду понадобилось, да и еще: там, помню, рыбу ловили. Ты пыль с грязюкой не перепутал?

– Пыль была, – упрямо мотнул головой старый прапорщик. – Хорошо помню. Пыль сухая, понимаешь?

– Нарочно не придумаешь! Где он в мокрую зиму мог пыль найти сухую? Или все-таки мороз тогда был, а?

– Да мороз-то был, – вспомнил Владислав. – Но градусов пять было. И грязюка, если задуматься, где и подсохнуть могла. Вот все равно как-то странно мне тогда стало, веришь? Странно. И никак не сказал бы я, что дед сумасшедший был. Он ведь работал, пока завод не закрылся. А чем тот завод занимался, кто знает? Правильно, приборостроением. А приборы, говорят, хитрые были – учет радиационной обстановки на подлодках и все такое прочее. Кстати, чтоб ты знал, из рабочих бывших тут мало кто остался. Либо уехали, либо от рака померли.

Ян непритворно нахмурился, потер ладонью лоб.

– Да, – сказал он, наливая соседу, – дела!

– Дела тут такие, – с живостью подхватил тот, – что мне и с людьми говорить иногда страшно. То два мужика пропали, один за другим, то теперь, понимаешь, народ привидений видит. И с трезвых глаз, веришь? Супружница моя не так давно приходит и рассказывает: у них там женщина одна работает, а у нее свекровь тут у нас, на Донской, за Домом быта живет. Так вечером в субботу ложились уже с мужем, часов в одиннадцать – и тут вроде как цок-цок-цок по крыше. Что такое? Выбегает во двор в чем была, а там на крыше черти, черные, три штуки. Она заорала, они нырнули куда-то, вроде как за стену, и пропали. Что тут делать? Милицию вызывать? Так они и не приедут, а как приедут, сам знаешь, что скажут. Ты что, так и не пьешь совсем? – вдруг озабоченно прервал рассказ прапорщик. – А?

– Задумался, – признался Ян, тут же наливая в обе рюмки. – Привидений и я вроде как видел, но то, знаешь, в такую ночь было: дождь, ветер, осень… Но чтоб по крыше цокали – нет, про такое не слыхал. Они ж, говорят, никаких звуков издавать не могут! Так, скользят бесшумно…

– Ты чего это, серьезно, что ли? – изумился сосед.

– Ну, вроде как. А может, и примерещилось, кто знает. А сам-то ты что об этих «чертях» думаешь? Нормальные ж люди их видели, и тумана, как я понял, не было. Да?

– Никакого тумана, – помотал головой Владислав. – И еще вот что, политрук: ты учти, там, за Донской, железнодорожная станция – электричка там останавливается. Улавливаешь? Это у нас тут по ночам небо довольно темное бывает, а там всегда свет со станции, то есть небо какое? Правильно, желтоватое… Прожектора ведь на станции, так? Порядок такой на железной дороге. Так что ничего ей не привиделось, знаешь. Был у нее кто-то на крыше. Может, конечно, пацаны какие – сейчас люди по-всякому с ума сходят. Да только рассмотрела она их вроде как, успела. Длинные, тощие, и вот еще что: коленки назад, как у кузнечика. Такого, сам понимаешь, быть не может.

– Верно ты сказал, и с людьми говорить страшно, – покивал, соглашаясь, Климов. – Идиотизм какой-то, иначе и не скажешь. Так еще, я слышал, мэр в городе новый?

– Именно. И всем, говорят, недоволен – а толку что? Народ из города бежит. Не хотят тут оставаться… А если еще и черти по крышам скакать начнут, так, сам понимаешь, разбежится наш Заграйск окончательно. И так уже одни старики остались. Ну да ладно, – с этими словами бывший авиатехник встал со стула, налил себе еще рюмку. И вздохнул: – Пойду я. А то жена… сам понимаешь. Еще увидимся. Ты заходи, если надо, не стесняйся. Я, знаешь, человек такой – чем могу, помогу.

Он выпил, помотал в блаженстве головой и решительно двинулся к выходу.

Ян проводил соседа до калитки, постоял немного, а потом вернулся на кухню. Он почти не пил, голова оставалась ясной, и сидела у него в голове одна-единственная мысль: неужели между «дедом-профессором», построившим когда-то этот дом, и «чертями» есть какая-то связь?! Все это, понятно, выглядело чистым бредом, но находки в запыленной комнате позволяли поверить и не в такое…

В спальне истошно заверещал мобильник. Чертыхнувшись от неожиданности, Климов вскочил из-за стола – звонили из магазина, где он купил позавчера стиралку. В условленное время ее почему-то не доставили, а он позабыл, но хорошо хоть так. Машина уже стояла под загрузкой, уточняли адрес.

Серый фургон подъехал на удивление быстро. Трое парней занесли коробку со стиральной машиной в коридор, получили несколько купюр и удалились, обсуждая между собой каких-то ментов, болтающихся по окрестностям. Раньше, говорили, такого не наблюдалось. Климов запер ворота, глянул на часы: скоро стемнеет, потому идти в центр за инструментами нет никакого интереса. Точнее говоря, вскрыть ящики, конечно, интересно, да еще как, вот только возвращаться потом в темноте по этим проулкам… Да гори оно огнем!

Задумчиво раскуривая сигарету, Климов прошел на кухню, машинально включил телевизор и вдруг, прищурясь, быстро вышел прочь.

– Документы… – бормотал он. – Я их на стол бросил. Да, на письменный стол!

Письменный стол был задвинут в дальний угол спальни и зачем-то укутан белой скатертью. Едва заехав в дом, он бросил туда пакет с документами, а потом все закрутилось так, что вспомнить о них было некогда.

В спальне Ян достал оба договора, вчитался снова: агентству дом продал, разумеется, сын, Ленц Виктор Викторович. Климов сел на разобранную кровать, взял с тумбочки пепельницу, полную окурков со следами помады. Ленц… Сибирский немец, что ли? Отсюда и акцент его отца, наверное. Искать в Литве сына, этого самого Виктора Викторовича, долго и муторно. Да и много ли он про отца знает, если тот его в суворовское отправил? Черт, ну и дела…