Тайна прикосновения - Александр Соколов Страница 19

В клубе натоплено, единственная лампочка горит на сцене, где собралась вся троица.

— А, Пашуня! Раздевайся! Сейчас мы закончим с самым трудным: пытаемся разложить на два голоса романс «На Кубе». Ты посиди минут пяток. — предложил Иван.

… На Кубе… где под сводом лазурных небес…

— стал выводить негромко, вторым голосом Ваня. Троепольский щипал струны мандолины.

… Всюду нега, покой!

Ты, прелестная дева, цветов королева —

Блестишь красотой!

И следом вступал первым, высоким голосом Гаврюша Стуков:

Огня-я-я и страсти ты, смуглянка, полна!

Улыбка счастья тебе небом дана!

Он воздевал протянутую руку к пустому залу, и его чистый голос повышал тон с каждой строкой.

А в дивном взоре твоих чудных очей

Сочетался мрак ночи и блеск

Дивных солнца лучей!

На слове «ночи» его голос сорвался на самой высокой ноте, и он, допев куплет, замолчал.

— Нет, Ваня, слишком высоко взяли! Да и тебе вести второй голос труднее. Тональность — чуть ниже! Давай ещё раз!

Второй раз вышло лучше. Пашу волновали слова этого романса. Среди русской зимы, над этим маленьким сельским клубом распахнуло свои объятия чистое небо, светило ослепительное солнце среди пальм, расцветала красота таинственной креолки.

Наступила очередь Паши. Она спела уже отрепетированный раньше романс «Белая акация», на этот раз Ваня подпевал ей вторым голосом. Потом «Дремлют плакучие ивы», с Гаврюшей. Для неё не было слишком высоких нот, она, как говорил Стуков, «вытягивала всё», и даже он, видавший виды в вокале, был поражён, услышав её впервые.

— Тебе, Паша, нужно ехать учится в консерваторию, а не в медицинский, о котором ты мечтаешь! — пришёл к выводу он.

— Скажешь тоже! — отвечала «докторица».

Когда репетиция закончилась, Иван помог Паше одеться.

— Я провожу тебя?

Паша прикрыла лицо шапкой, делая вид, что надевает её, ничего не ответила. А он уже попрощался с ребятами, взял её за локоть, повёл к выходу. Паша вовсе не ожидала такого поворота: Марчуков относился к ней, как к несмышлёной девочке. Шли слухи, что Ваня пользовался успехом среди женского населения, что есть разбитые сердца и среди взрослых женщин, но она не слушала эти разговоры. Какое ей дело? В первый раз взрослый мужчина провожал её до дома! А вдруг станет приставать? Нет, он не такой. От Вани не пахло табаком, да и разговоры, несмотря на то что всё время улыбается, ведёт серьёзные.

— Паша, как тебе тут у нас? Здесь люди неплохие, только дремучие! Держатся за своё, в колхозе работают плохо. С такими — тяжело.

— Моё дело лечить. А люди — повсюду одинаковы.

— Может, ты и права. А коль заболею, лечить станешь?

Они остановились возле крыльца больницы, и он руками в перчатках захватил воротник её полушубка. Крупные снежинки падали на плечи, на лицо Паши, она не чувствовала холода, онемев, смотрела в его глаза, сделавшиеся грустными.

— Выходи, Пашуня, за меня замуж! Я ещё никому этого не говорил!

Пашины ноги стали ватными, со лба стекали тающие снежинки, и она воспринимала всё, как в тумане. Неожиданно его губы коснулись её губ, и она сорвалась, полетела по ступенькам, словно подстреленная птица, упала, тут же поднялась и скрылась за дверью.

Паша забежала к себе в комнату, скинула полушубок, упала в кровать. Успокоившись, взяла ключ от перевязочной — окна этой комнаты выходили на улицу. Она увидела одинокую фигуру, стоявшую на снегу, и решила не отходить от окна, пока Ваня не уйдёт. Он бродил под окнами полчаса, потом стал спускаться с бугра к своему дому, который отсюда не был виден.

Паша долго не могла уснуть. Она прижимала ладонь к своим губам, словно тронутым ожогом: чужая плоть прикоснулась на мгновение, и вот уже по всему её телу разлетелся огонь, который не давал уснуть, заставлял лихорадочно парить в своих мыслях. И с удивлением, она обнаружила, что нет в них ничего, кроме образа Вани, его улыбки, его пышной шевелюры. Только через два часа она уснула, и приснились ей родительский дом и мама, которая печёт её любимые лепёшки.

* * *

В Алешки пришла весна, а в месте с ней солнце, будившее людей от зимней спячки, призывающее выйти на улицу, подставить лицо тёплым лучам. Мальчишки высыпали на подсыхающие пригорки и с криками носились наперегонки.

У Паши работы прибавилось, с весной люди стали чаще приходить в больницу. Но вечерами, как всегда, они с Маней шли в клуб. Иван уже не отходил от неё, все уже привыкли, что эта самая красивая пара открывает танцы вальсом «бостон». Но даже близкие друзья Марчукова не знали, что «пара» решила пожениться, и когда Иван объявил им об этом, они приняли всё это за очередную шутку.

Регистрироваться, по народным поверьям, в мае нельзя, поэтому бракосочетание перенесли на десятое июня. В этот день Ваня родился, и он говорил всем, что рождаться во второй раз собрался в этот же день. К тому же Паша засобиралась домой — повидаться с родителями, получить их благословение. Володьке исполнилось уже тринадцать, она купила ему летний полотняный костюмчик, сладкое печенье и конфеты. Маме, ещё в Усмани, она купила красивый цветастый платок, а вот отцу не знала, что привезти. Потом догадалась расспросить курильщиков, купила хорошей махорки.

Ваня устроил её на обоз до Грибановки, а до Карачана она добиралась пешком. За четыре года мало что изменилось в родных местах, разве что больше крыш на избах стало крытых железом. Мама всплакнула, увидев дочь, на радостях накрыла стол, и Паша удивилась обилию: на тарелочках лежало два вида тонко нарезанной колбасы, вареное мясо. Иван Степанович теперь работал в Лензаготовке, организации, отправляющей продукты в Ленинград. Володька не отходил от Паши: худенький курносый мальчик был не слишком разговорчив, как и отец, но его круглые глазёнки смотрели пытливо — он тоже, как и Паша, учился в Борисоглебской школе.

Дома было хорошо, спокойно, и только мысли о предстоящем не давали покоя. Как всё будет? Где они будут жить? Даст ли начальство квартиру старшему агроному Марчукову, как обещало?

* * *

Десятого июня Иван и Паша соединились узами: их брак зарегистрировал местный сельсовет. Свидетели Гаврюша Троепольский и Маня Селиверстова смотрелись рядом, как молоденький клён рядом с могучим кедром. Право быть свидетелем два Гаврюши выбирали, вытянув спичку из рук Вани: чтобы никто из друзей не обиделся. Свадьбы как таковой не было. Тесная компания собралась на вечеринку вместе со своими инструментами у Марчуковых, чтобы отметить рождение новой семьи. На столе стоял крымский портвейн «три семёрки», и Стуков притащил с собой бог весть откуда взявшуюся бутылку шампанского.

Пётр Агеевич и Ольга Андреевна в сельсовет не пошли. Пока молодых не было, хозяин снял в горнице образа и перевесил их к себе в мастерскую. Пётр Агеевич выделил новоиспечённым супругам самую большую комнату — других не было! Начальство в Народной обещало лучшему работнику квартиру, но сегодня некому было решать этот вопрос: директор МТС и председатель райисполкома находились под следствием. Петр не интересовался делами новой власти, он продолжал ходить в церковь, по воскресным дням и праздникам они вместе с женой Ольгой пели в церковном хоре.