Дверь с той стороны - Владимир Михайлов Страница 19

– Инночка, – сказал Нарев. – Я ведь не ропщу, мудрица! – он сам рассмеялся над этим словом и рассмешил всех. – И в самом деле, нужно ли разочаровываться в Земле и в нас самих? О, мы просто еще плохо знаем себя! Дайте время – и мы покажем!

– Времени, кажется, будет в избытке, – пробормотал Карачаров, но даже его воркотня не показалась мрачной.

– А вы доктор, настроены пессимистически?

– Да нет, – сказал физик. – Просто мне надо все это обдумать как следует.

– Конечно же! Думайте, дерзайте… Воспользуемся неожиданными каникулами, и – да здравствуют переходы!

На Земле и в полетах Мила вела дневник, как это бывает с людьми, не уверенными в том, что они могут все, без остатка, рассказать находящемуся рядом человеку – и будут поняты. Это зависит не столько от собеседника, сколько от самого человека, от его умения быть (или не быть) откровенным по-настоящему. Люди откровенные редко ведут дневники, а счастливые, кажется, не занимаются этим вовсе. Наверное, Мила не была счастлива с самого начала, хотя, быть может, и не сразу поняла это.

Привычке вести дневник она не изменила и тогда, когда Земля осталась далеко.

«Странные мы люди: то ли умеем так хорошо скрывать наши мысли, то ли все очень легкомысленны или легковерны. Но, может быть, это к лучшему? Мы теперь дружны, как никогда, начинаем и заканчиваем день сообща, и не знаю, как все, но я чувствую себя прекрасно, сплю крепко, настроение все время хорошее. Мы все очень хотим нравиться друг другу, быть красивыми – не только внешне, разумеется.

Конечно, очень хочется работать, заниматься своим делом. По-настоящему это возможно только на Земле. И Юра… Представляю, как увижу его, обниму – и сердце начинает торопливо бежать куда-то. В такие минуты мне жаль Валю – он не может представить, что это за чувство. Впрочем, спорт отнимает у него все. Странно: то, что обогащает нас, в то же время и обедняет, не оставляя места для другого.

Сегодня, как обычно, день начался с зарядки. Мы вскочили по сигналу и, едва успев протереть глаза, собрались в зале. Было забавно: по утрам мы все выглядим растрепанными и немного очумелыми. И все равно это чудесно: на Земле и планетах люди лучше всего чувствуют себя в обществе, а не поодиночке, и мы тут должны придерживаться того же.

Зарядку сделали с удовольствием. Руководил ею, как всегда, Валя, форма – купальная. Это удобно, потому что сразу после зарядки ныряем в бассейн. Там не тесно – нас все-таки очень мало, даже для этого корабля, и, когда видишь, как нас на самом деле немного, становится страшновато.

Брызгались, визжали, тянули друг друга под воду. Только капитан плавал очень серьезно. Плавает он хорошо. А у Нарева стиль точный, как у профессионального пловца.

Доктор Карачаров взобрался на вышку и прыгнул. Вынырнул рядом со мною, улыбнулся и сказал: «Господи, как хорошо: не жизнь, а блаженство. Как мне раньше не пришло в голову?..»

Это я слышала и от других. Петров доволен, что ему никуда больше не надо торопиться. Он сказал как-то, что всю жизнь ему приходилось спешить, и он очень рад, что может наконец жить мирно, сидеть в кресле, курить, а жизнь течет себе перед его глазами. Разве учителя всю жизнь так торопятся? Ведь учитель – почти что гид: сегодня он с ребятами где-то на энергоцентрали, завтра – на биохимическом комбинате, через неделю – на Луне… Но, конечно, Петров лучше знает, наверное, такая жизнь и в самом деле заставляет спешить. Мне вот тоже приходится ездить с места на место, но я задерживаюсь подолгу: с первых эскизов и до окончания работ, когда интерьеры не только спланированы, но и выполнены до последней мелочи.

Наш писатель, по-моему, не в себе, я уверена, что он никого из нас даже не замечает по-настоящему. Не думала, что писатели такие: они, по-моему, должны быть зоркими, наблюдательными. Правда, я не видала ни одной его передачи и ничего не читала. Нарев сказал, что как только Истомин закончит свою книгу, он сразу станет таким же, как мы. К сожалению, книга его – о давно минувших временах. А интересно было бы прочитать про нас, например, чем все для нас кончится.

Зоя и капитан – когда они думают, что их никто не видит – смотрят друг на друга. Капитан глядит на Зою – ну, не знаю, как это назвать, наверное, как собака, которой положили на нос кусочек сахара и сказали «нельзя». Он смотрит грустно. А она… Порой, кажется, скрывает улыбку, иногда смотрит серьезно, но всегда – чуть снисходительно. Завидую ей – энергичная, самостоятельная женщина. Думаю иногда: как бы поступила она на моем месте? Так же или… Эти мысли стараюсь гнать: что сделано – сделано. Валя – добрый человек… Что, если бы Валя полюбил Зою? Глупая мысль. Но из них главной была бы Зоя. А у нас? Не знаю, почему Зоя и капитан скрывают свои чувства, такие прекрасные, друг от друга. Очень усложняют.

Зато у Инны все наружу. Она счастлива и осторожна. Даже на зарядку выходит, успев наложить тон. Для этого ей, наверное, приходится вставать на полчаса раньше. Она тоже говорит, что рада не бегать на репетиции и что впервые в жизни у нее такие вот свободные дни, когда можно заниматься чем хочешь. Она говорит, что от этого будет играть лучше – там, на Земле, конечно.

После зарядки и купания, как всегда – завтрак. Меня забавляют парящие автоматы, которые нас обслуживают. От них идет приятный теплый ветерок.

Потом мы разошлись по каютам – заниматься своими делами, а экипаж пошел готовить корабль к переходам, после которых мы должны снова стать такими, как все люди. Я от скуки стала прикидывать, как бы я оборудовала нашу каюту, если бы пришлось остаться тут надолго. Зашел Нарев и очень хвалил эскизы – сказал, что я должна буду всем помочь в этом, если…

После обеда устроили концерт. Инна пела. Поет она хорошо. Голос еще молодой. Мы хлопали, ей это было очень приятно. Потом смотрели фильм. Я его видела когда-то на Земле, но здесь все смотрится совсем иначе. Тогда я решила, что картина страшно глупая, сентиментальная, там какая-то искусственная любовь и слащавые пейзажи. Теперь мне так не показалось, и остальным, наверное, тоже: когда картина кончилась, все долго молчали, ни о чем не хотелось говорить. Капитан был сердит. Он сказал, что надо использовать кристаллы с научно-популярными записями, это будет полезнее. Не знаю, так ли это.

Хотели навестить больного администратора, но к нему нельзя. Нам даже не говорят, что с ним, когда он успел заболеть. Тяжело болен – и все. Странно. Только Зоя имеет к нему доступ, но она молчит: врачебная тайна!

А послезавтра, кажется, опять заляжем в коконы. Проснемся, наверное, уже вблизи Земли, и страхи останутся позади – где-то тут, где мы сейчас».

Администратор глубоко дышал во сне. Каюта раненого – не место для того, чтобы искать руку женщины и держать ее в своей, и, забыв обо всем на свете, испытывать наслаждение от того лишь, что женщина тут, рядом, сейчас и навсегда, но капитан именно это и делал, и совесть не мучила его.

Зоя не отняла руки. Она только взглянула искоса и слегка покачала головой. Устюг кивнул в знак того, что все понимает, и они опять застыли у прозрачного колпака.