Здесь и сейчас - Энн Брашерс Страница 19

— Пренна, это ты…

Старик смотрит на меня снизу вверх. Да, конечно, это он. Конечно. Наклоняюсь еще ближе и прижимаюсь щекой к его щеке.

— Да, это я.

Он снова смотрит на меня ясными глазами, но ему трудно говорить.

— Понимаешь…

Я не хочу, чтобы он страдал.

— Понимаю.

— Я не хотел, чтобы ты… попала в такую…

— Да, да. Я все понимаю. — Я обхватываю его тело обеими руками. — Теперь я все понимаю.

Он закрывает глаза и тут же на мгновение открывает снова.

— Я сделаю все, что надо, — шепчу ему в ухо. — Постараюсь, приложу все силы.

Эти слова должны утешить его. Тело его обмякает в моих руках. Я сама еще не знаю, что такое обещаю ему, но уверена, сделаю все, что потребуется.

Старик снова закрывает глаза. Слышу его последний вдох, ощущаю, как остатки его тепла уходят в воздух.

Теперь слышу приближающиеся шаги, но не двигаюсь с места. Не могу вот так взять и оттолкнуть его, бросить и бежать прочь. Плевать, что будет со мной.

— О господи…

Узнаю голос Итана, поднимаю голову.

Он кладет мне руку на плечо:

— Пренна…

Я все еще не в силах отпустить тело старика.

— Он что, мертв?

— Кажется… да.

— Ты видела, как это произошло?

Я отвечаю не сразу, голос не слушается. Словно и мне перерезали горло.

— Я пришла, когда уже все произошло. Не видела, кто это сделал. Он убежал.

Итан обвивает меня обеими руками.

— Тебе нельзя оставаться здесь, — говорит он мягко. — Пойдем.

— Не могу.

— Надо.

Он отпускает меня и подходит к тележке. Роется в ней, выуживает какой-то конверт и сует в карман куртки. Возвращается ко мне и осторожно кладет тело старика на землю. Затем помогает мне встать. Я всхлипываю. И слышу собственное всхлипывание как бы со стороны. Ну да, это я плачу, кто же еще.

Я не сопротивляюсь. Итан ведет меня за руку, как маленькую девочку. Усаживает в свою машину, захлопывает дверцу. Выезжает со стоянки. Едет по городу, квартал за кварталом, пока на какой-то пустынной улице не находит таксофон. Куда-то звонит. Скорей всего, в полицию.

Возвращается, выезжает на шоссе, едет по нему мили две, потом снова съезжает на какую-то узенькую дорогу. Наконец останавливает машину. Заглушает двигатель, тянет ко мне руки. Притягивает к себе, чуть не сажает на колени, крепко держит меня обеими руками. Гладит мои волосы, вытирает слезы. Так мы сидим довольно долго.

— Теперь ты все поняла, да? — говорит Итан, когда я перестаю плакать.

Я выпрямляюсь и возвращаюсь на свое сиденье. Он все еще держит меня за руки. Помимо всего прочего, в голове едва слышно звучат предостерегающие, тревожные звоночки: а ему-то каково пришлось, небось страдал, когда я была так близко в его объятиях. И еще спереди у меня все в крови, кровь не до конца высохла и на руках, и на ладонях. Я и Итана всего перепачкала. Но его это, похоже, не пугает… Впрочем, меня тоже. Я уже повидала в жизни, как умирают люди. И крови видела много. Видела и убийство, и самоубийство тоже. Но мне становится страшно, когда представлю, кто это был сейчас у меня на руках, чья это кровь на мне. И кажется, я уже знаю это, хотя никак не могу представить, что мой Паппи и этот бедный старик — один человек.

Я киваю. Думаю, это означает, что и Итан тоже это понял.

— Мне очень жаль.

— Нас обоих жалко, — говорю я.

— Да, обоих.

— Жаль, что я так и не смогла поговорить с ним… Понимаешь, ведь я не знала…

Как все-таки несправедливо обнаружить, что твой отец жив, в тот момент, когда он умирает.

— Ему тоже было жаль.

Пытаюсь, не торопясь, все разложить по полочкам. Слишком много навалилось сразу, я боюсь, что не выдержу. Порой я думаю, наши мозги снабжены особой иммунной системой, как и тело тоже, просто она срабатывает не сразу, надо набраться терпения и подождать.

— Ты давно это знаешь?

— Не очень. Пару недель.

— Ты пытался сказать мне.

— Ну да. Хотел рассказать тебе много чего, просто не знал как. Слишком много для одного человека. Я понимаю, тебе не положено со мной разговаривать. По-настоящему, обо всем.

Я киваю. Я все еще чувствую прикосновение щеки старика к моей щеке.

— Думаю, в самом конце мы оба поняли друг друга.

— Это хорошо. И что ты оказалась там, тоже хорошо.

— Жаль, не отыскала его раньше.

Тут мне в голову приходит одна мысль:

— А ты как там оказался?

— Он два раза звонил мне. Во второй раз я слышал только крики. И понял, тут что-то не так.

— Как думаешь, он знал, что такое случится?

— Мог знать. Он хотел выиграть еще несколько дней, но знал, что за ним следят. Я очень беспокоился. За вас обоих.

Не знаю, как в такой ситуации притворяться дальше. Я так и не рассказала Итану правды о себе, но я ничего и не отрицаю. Не знаю, как много ему известно.

Странное дело, я думаю, что храню от него все эти наши тайны, но он, похоже, знает больше, чем я. У него такой уверенный вид, а вот я больше ни в чем не уверена. Не могу понять, что кажется правдой, а что на самом деле правда, и разрыв быстро увеличивается.

— За мной придут, ты же знаешь, — тихо говорю я, и Итан кивает. — А где мои очки?

— Я дома нацепил их на нос, поносил немного, потом сунул в багажник отцовской машины, а отец уехал играть в теннис. Надеюсь, это немного собьет их с толку.

Я размышляю. Представив себе эту картину, я чуть даже не улыбнулась.

— Так ты считаешь, нас сейчас никто не видит и не слышит? Думаешь, это делается только с помощью очков?

— Кеноби… — Итан умолкает, понимая, что теперь употреблять это имя не совсем правильно.

— Называй его Кеноби, — говорю я. — У меня в голове все перепуталось, я пока не могу называть его настоящим именем.

— Он тоже об этом думал.

Я кладу ладонь на колено, на еще не высохшее на штанах пятно крови.

— Я давно подозревала, что тут все дело в очках. Это вполне логично. Мы все без них слепы и беззащитны.

— Не хочешь быть слепой — и не будь.

— Как это?

— Кеноби говорил, что вас всех заставляют принимать таблетки. Говорят, это для укрепления иммунитета, что ли, но на самом деле эти лекарства разрушают ваше зрение и лишают возможности иметь детей. Он думает… думал… если не принимать их, зрение восстановится.