Я спас СССР. Том III - Алексей Вязовский Страница 2

– Я ведь комсомолец. В партию подал заявление! – ступаю я на тонкий лед, пытаясь найти верный тон в разговоре с рассерженным Хрущевым. – А западная эстрада – это ведь сплошные пьянки и кривляния. И чтобы стать популярным на Западе, мне тоже придется стать клоуном. Ну как я после этого буду своим товарищам по партии в глаза смотреть?!

– Алексей, если партия скажет «надо», ты не то что кривляться, а еще и канкан на сцене спляшешь!

Хрущев, видимо, вспоминает свой визит в США, морщится.

– А ответственность с советского человека только смерть может снять. Уяснил?

Ага… и на шест в стрингах запрыгну. Совсем ополоумел старый самодур!

– Да меня потом в наших газетах с грязью смешают! Моим зубастым коллегам только дай волю, враз загрызут.

– За это не переживай, – небрежно отмахнулся Хрущев. – Решат зубы показать, мы им эти зубы быстро выбьем!

Ну да, одни языки им оставите, чтобы ваши задницы удобнее было лизать. Вон Никита Богословский тиснул как раз в этом, 1964, году в «Литературке» свой знаменитый пасквиль про «Битлз» – «Из жизни „пчел“ и навозных жуков». Скажите еще, что статейка не заказная. Нет уж! Нельзя мне так подставляться, потом от такого позора до конца жизни не отмоешься.

– Я же студент, мне учиться надо! – привожу я очередной свой аргумент.

– Так учись. Декана твоего… – Хрущев вопросительно смотрит на Иванова.

– Заславского, – тут же подсказывает лысый. Вот гад, уже и досье мое успел изучить.

– …Да, Заславского… его мы предупредим. По учебе будут тебе послабления.

Я повернулся к Мезенцеву, умоляюще сложил руки. Неужели не поддержит? Внутри почему-то предупреждающе бухнуло СЛОВО.

– Степан Денисович! Я же ничего не понимаю в разведывательном деле.

– Подучим.

– А провалы? Личная встреча с агентурой – она всегда ведет к провалам. Проследят за мной, и все. Это же скандал будет на весь мир!

– Нет, ну ты на него посмотри! – крякает Хрущев, а Мезенцев с Ивановым удивленно переглядываются. – Откуда про такое знаешь?

– Много беседовал с Асей Федоровной.

– Это Груша из его книги «Город не должен умереть», – поясняет генерал Никите Сергеевичу. – Я вам докладывал.

– А Грушу, кстати, хорошо бы взять на работу в ОС ЦК. – Мезенцев наклоняется к лысому: – Вам все равно нужен хороший делопроизводитель на старте, а она женщина очень грамотная.

– Дельная мысль, – согласно кивает Иванов.

– Товарищи! – Хрущев громко стучит ручкой по столу. – Мы опять уехали в другую сторону.

Кивает Иванову, приглашая вступить в разговор.

– Дело вот в чем, Алексей. Документы из папки товарища Сталина неполные. Что-то знал только он, не доверяя даже бумаге. И сейчас у нас нет каналов связи с… назовем их… – Иванов морщится, подбирая точное слово, – с советскими симпатизантами. Только кодовые слова, через которые они могут опознать наших агентов.

Вот жалко, что Кеосаян не снял еще своих «Неуловимых мстителей», а то бы я им сейчас процитировал Бубу Касторского на допросе у полковника Кудасова: «Буэнос-Айрес шлимазл бесаме мучо!» Чем не кодовые слова?!

– Так что все равно придется лично выходить на связь, – вздыхая, добавляет Иванов.

Ну еще бы! Днем сталинскую агентуру восстанавливаю, а вечером в танце передаю со сцены сведения и бью чечетку. Нет, можно еще про славянский шкаф агенту задвинуть. Чтобы уже до кучи. Только сильно вот сомневаюсь, что я тот, кто им нужен. И уж тем более что это дело мне по зубам.

– Заставлять, конечно, не будем. – Я чуть ли не ясно вижу, как Никита физически себя ломает. Хочет матерно накричать, но сдерживается. Встает, проходится по комнате. – Нет, ты подумай еще раз. Поездки за границу, мировая слава…

– А главное – окажешь большую помощь стране, – подхватывает Иванов, потирая лысину.

– И с нашей стороны полная поддержка. – Мезенцев утешающе хлопает меня по плечу.

«И ты, Брут!» Я с укором смотрю на Степана Денисовича. У меня же был четкий план на дальнейшую жизнь. Вступаю в партию, становлюсь известным в литературных кругах. Делаю карьеру. Возможно, попадаю в ЦК и занимаю высокие должности. Например, становлюсь секретарем по идеологии. И тут передо мной открываются самые широкие перспективы по реформе Союза. Идеология – она ведь везде. В экономике, во внешней политике… А теперь этот мой сценарий летит псу под хвост. Я должен заниматься каким-то ВИА, который на Западе на фиг никому не нужен. Какие концерты? Какая слава?! Громкий провал, и я во главе этого провала. Моя писательская карьера тоже закончится – нельзя одновременно гастролировать и ваять книги. А поэты-песенники в Союзе писателей – это литераторы даже не второго, а третьего сорта, к которым коллеги относятся с легким пренебрежением. Ситуация поганее некуда.

И я уже собираюсь поставить твердую точку в этом неприятном разговоре, как СЛОВО буквально взвывает сиреной в моей голове, заставляя прикусить язык от боли. В висках настойчиво бьет набат, намекая, что я упускаю сейчас что-то крайне важное. СЛОВО заставляет меня еще раз подумать перед тем, как я окончательно откажусь от их предложения. Но что конкретно оно от меня хочет? К какому правильному решению настойчиво подталкивает? Что я упускаю, какую важную деталь? В принципе, я шел до этого момента правильным курсом: спас Хрущева, попал если не во власть, то в околовластные круги. У меня появилась пусть иллюзорная, но возможность что-то поменять в стране, повернуть штурвал этого массивного корабля, который на всех парах летит на скалы… Да еще и тянет за собой всю эту реальность, которая тоже погибнет под волнами хаоса, после развала СССР. Но нельзя же соглашаться на эту авантюру! Или… можно?

– Ну, что скажешь нам, Алексей? Давай уже, телись. Неужели от зарубежных гастролей откажешься?

Зарубежных гастролей… Так, может, все дело в зарубежных поездках? СЛОВО одобрительно вспыхивает в моей черепушке торжествующим финальным аккордом и замолкает. В пустой голове воцаряется оглушительная тишина, отчего я снова теряю нить рассуждений. Я все еще нахожусь под воздействием СЛОВА, но, кажется, ухватил самое важное. Джеймса Бонда, может, из меня и не получится, калибр не тот, но вот поездки за границу – это новый этап в моей карьере, и он мне крайне необходим! Проза, поэзия – это лишь первая ступень ракеты, и пусть она еще не отработана мною до конца, но нужно уже выходить на новую орбиту. Поездки должны быть по другой линии! По писательской или журналистской, а для этого…

Я очнулся от раздумий и увидел, что трое мужчин все еще мрачно смотрят на меня в ожидании моего ответа. Эх, была не была… Где наша не пропадала!

– Товарищи, если вы готовы доверить мне такое важное дело, я согласен, но выслушайте меня, прошу!

Хрущев оживляется и откидывается в кресле, складывая руки в замок на толстом животе. Мезенцев незаметно выдыхает, видимо, до последнего опасался от меня открытого неповиновения или еще какого-нибудь фортеля. В глазах Ивана Георгиевича загорается огонек интереса. Мол, что же за фрукт такой этот Русин? Я же обвожу взглядом трех этих… интриганов. Им что, действительно так необходимо мое согласие? Других кандидатур не нашлось? Что-то с трудом верится! Но раз уж я взялся играть во взрослые игры, нужно оправдывать ожидания. Мозг вдруг начинает соображать на удивление четко и ясно, после получения одобрения «высших сил». Отдельные отрывочные мысли приобретают законченный вид и постепенно выстраиваются в моей голове в единую четкую концепцию.