Последняя битва - Айя Сафина Страница 2

Я вытащил из кармана фотографию, слезы потекли из глаз, я не мог их контролировать. Фотография, на которой запечатлен весь последний экипаж, прибывший на космическую модульную станцию и нашедший на ней свой жестокий конец. Мы стоим вчетвером внутри «Шеньчжоу», еще когда корабль стоит в ангаре недалеко от площадки запуска. Это был последний день на Земле для него и для нас.

Я прикрепил фотографию на панель управления, помолился, попросил прощения у всех членов экипажа, которым причинил боль.

А потом запустил первый цикл отстыковки.

Минг взревел, услышав объявление центральной системы управления базового модуля «Тяньхэ» о намеревающемся покидании станции, и стал избивать люк еще сильнее. Казалось, он решил либо умереть, либо остановить меня.

– Я открываю шлюз! – крикнул я ему.

Но Мингу было все равно. Он продолжал колотить рычагом по обшивке корабля.

Снова проблеск в иллюминаторе. На этот раз последний.

– Десять, – сказал я себе.

Именно десятый рассвет фигурировал в моих вычислениях. Для того, чтобы как можно точнее рассчитать место посадки корабля, необходимо знать точную высоту станции в момент отстыковки. Станция постоянно падает на Землю, двигатели возвращают ее на орбиту. Сегодня ее возврат состоится через шестнадцать минут после десятого рассвета.

Я запустил второй цикл.

Струи воздуха ударили Минга со всех сторон вдоль периметра шлюза. Минг мотнул головой, оттолкнулся от корабля и влетел обратно в базовый «Тяньхэ». Воспользовавшись его оглушением, я запустил третий цикл. Шлюзовые колпаки опустились, навсегда отрывая меня от того ада, в который превратилась гордость Поднебесной.

Корабль тряхнуло, я увидел, как станция стала отдаляться. В иллюминаторе я видел рычащего и вопящего Минга, который продолжал летать взад-вперед и избивать рычагом все вокруг. Смерть тоже затягивала петлю на его шее. Он умрет либо от голода, либо от скорого падения станции на Землю. Топливо в двигателях осталось всего на двести шестнадцать часов полета, после этого станция не сможет больше выравниваться на орбите и поддастся гравитационному притяжению Земли. Станция частично сгорит в атмосфере.

Корабль затрясло, я вновь вернулся к координационным кодам «Шеньчжоу». Многоразовый корабль выдержит возвращение на землю, но мне необходимо направить его в расчетное место посадки. Я не знаю, что происходит на земле, а потому выбрал место посадки недалеко от населенных пунктов, чтобы позвать на помощь, и недалеко от гор, где можно спрятаться.

Мое имя Кингшенг означает «празднование рождения». Я не верю, что бог подарил мне это имя просто так. Он уготовил мне судьбу еще до моего рождения и дал мне знак моим именем, что в момент критической опасности я обязательно выживу. Эта мысль помогает мне побороть страх.

Корабль стало трясти сильнее, через маленькие иллюминаторы пробивался яркий оранжевый свет – плазма, объявшая корабль, как огненное одеяло, пока я падал в тяжелые слои атмосферы. Я не знаю, должно ли трясти так сильно, помню только теорию. Это была моя первая миссия, опытом я не обладал.

Восемьсот сорок один день на станции.

Семнадцать минут до посадки.

Три тысячи градусов – температура поверхности корабля при аэродинамическом торможении.

А потом на табло индикаторов замигал первый отказ системы вентиляции. Перегрев. Я не мог себе помочь. По мере падения пульты управления все больше и ярче горели и мигали красными знаками предупреждения. Слишком долго корабль оставался без обслуживания, слишком сильно я истощен, чтобы проконтролировать правильность всех системных алгоритмов. Я медленно поджаривался.

А потом что-то резко дернуло меня в сторону, все закрутилось, как будто корабль подвязали к карусели. Ярко горела надпись об активации парашюта, но что-то с ним было не так, потому что посадка превратилась в избиение корабля.

Писк сигнализации, свист воздуха, завывания снаружи, непонятный грохот, удар…

Еще удар…

Удар…

Удар…

Скрежет. Вой металла. Стук. Снова толчок.

Чернота.

Сознания нет… я умер… я не здесь… боль… везде боль.

Лес. Лес? Лес. Это лес. Прямо перед глазами. Черное стекло. Трещина. Лес. Пахнет лесом. Это лес… лес… цай шулин ли 1…шулин… лин… лин … лин 2…

6 февраля 2071 года 09:00

Тесса

Утренняя пробежка подходила к концу. Зелибоба лидировал, Перчинка шла вторая, я же безнадежно от них отстала. И хотя у этих двоих было больше времени привыкнуть к холмистому маршруту посреди зимнего леса – они уже четыре года изучают окрестности Бадгастайна, организовывая терренкуры для его обитателей – отставала я вовсе не по причине незнания маршрута. Полторы недели назад Кейн вколол мне сыворотку, мой организм медленно восстановил антивирусный гомеостаз, и, как оказалось, вместе с сопротивлением заражению пришли человеческие качества. Я потеряла в выносливости и сноровке, пулевые отверстия в бедре, что я получила во время эвакуации людей из Желявы, до сих пор заставляли хромать, я с завистью смотрела, как Зелибоба тягал штангу в сто пятьдесят килограмм, потому что сама едва могла выжать полсотни.

Кейн вернул меня в начальную стадию заражения, а значит, я стала ближе к человеческой норме.

Мы до сих пор не знаем, насколько хватит действия сыворотки. Она не порождает рецидив. Мой организм с каждым днем постепенно поддается атаке вирионов. Все, что мы можем делать сейчас, это измерять время до возникновения ОВС. Острый вирусный синдром – научный термин, которым Кейн обозвал момент критически низкого сопротивления организма жажде. Я не ученый. Я солдат. И я этот момент называю «без трех минут кровожадный убийца без мозгов».

Жизнь превратилась в скачкообразную синусоиду, где на оси Х бесконечно тянется время, а на нижнем экстремуме функции по оси У ждет монстр. Наша задача – не достигать нижнего экстремума, потому что за его пределами человек забывает себя и превращается в хищника.

Лилит – наша первая пойманная особь – до сих пор не очнулась ото сна, в котором ее сознание под действием сыворотки медленно возвращалось на трон, смещая заразные вирионы. Уже полторы недели я каждое утро стою возле плексигласового бокса, где безмятежно спит Лилит, и все жду, когда она проснется. Лилит – наше сокровище. Именно она докажет эффективность теории Кейна о трехкомпонентной сыворотке.

– Клянусь, еще бы минута и я бы побежал за тобой обратно вот с этими санками, – произнес Зелибоба.

Они с Перчинкой стояли на крыльце гостиницы «Умбертус», ставшей нашим домом, и насмехались над моей тяжелой одышкой.

Я взглянула на детские санки, которые стояли возле входа, и, запыхаясь, спросила: