Человек внутри - Анна Шулятицкая Страница 2

– Вот-вот, если так захотите.

– Включайте, включайте! – потребовали все.

– Стойте, – решительно произнёс я.

Грудь помощницы равномерно вздымалась. Она спала, и ей снился яркий сон, который когда-то забавлял Виктора.

Я тронул помощницу за бледноватые плечи и щёки, украшенные родинками. Она была холодная, будто долго лежала под толстым слоем снега. Я позволил невольной грусти одолеть себя и посмотрел на всех так, как если бы они были мне чужими. Да, мне было совершенно не ясно, чему они радовались, и что находили в изобретениях, хоть и полезных.

– Включайте, наконец, Виктор! – повторил коллега. – Расскажите ему, что с ней.

Он позвал бодро:

– Помощница сто тысяч!

Она среагировала на низкий голос самым естественным образом и спросила, сонно разомкнув глаза:

– Мне пора идти? Куда?

Виктория шепнула мне в ухо:

– Кажется, в этом мы с ними похожи. Они не любят рано вставать и пускают слюни.

Она хохотнула, уверенная в том, что поделилась ценным наблюдением, и взлохматила мне короткие волосы. Странно смутившись, я отнял её ладонь.

– Помощница сто тысяч, ты понимаешь, кто мы? – спросил Виктор ласково. – Я полагаю, что ты сильно испугана. Тебе стоит одеться и выйти к нам в одежде, какую носят все без исключения. Зайди в помещение, оно позади тебя. Не забудь включить свет, чтобы не удариться о шкаф.

– Я сделаю, как вы просите, – произнесла она механически и послушно и неуклюже заковыляла в гардероб.

Коллеги заворожённо смотрели, как она переставляла ноги. С каждым неуверенным шагом её походка делалась скованнее, и я кинулся молниеносно вперёд, чтобы помочь. Она краснела и застенчиво улыбалась.

– Как ты? – спросил я в тёмном гардеробе, в котором нас никто не мог заметить.

– Плохо, – ответила она.

– Болят ноги?

– У меня болит абсолютно всё. Я слышала ваш разговор. Виктор решил, что я особенная, но я так не считаю.

– А что ты считаешь?

– Ничего. Я помощница, и в этом моё призвание. Мне не обидно, что они не помогли. Спасибо, – она поблагодарила меня (браслет, вибрируя, засверкал голубым) и зажгла подвесной светильник, напоминающий мятый лимон. – Идите.

Я вышел из гардероба. Коллеги упрямо расспросили о том, что произошло.

Виктория спросила наивно:

– С чего ты взял, что она не дойдёт самостоятельно? Она взрослая и умеет ходить.

– Конечно, в чём дело? – вторил Кирилл Михайлович.

Я молчал, пока они не успокоились, а потом ответил:

– Неважно, сколько ей лет. Она недавно только задышала воздухом и никогда не пользовалась ногами. Возможно, она особенная, но она не обязана соответствовать вашим высоким требованиям. И не удивляйтесь, что она беспомощная. Это были первые шаги, детские, а не взрослые.

Виктор по-дружески хлопнул меня по спине.

– Ты прав. Она ребёнок и ещё успеет показать, на что способна.

– На что, что способна? – промолвил я невозмутимо.

– Помощницу сто тысяч необязательно обучать, чтобы она привыкала к людям. Она сама научит нас другой, лучшей жизни. Вот ты поймёшь, если к тебе обратиться по-испански? Знаешь, как быстрее всего успокоить плачущего младенца? Или как строителю, который в последний раз рисовал красками в школе, написать красивую картину? Она умеет намного больше, чем кажется. О, намного!

Помощница вышла к нам в длинной одежде и кожаных туфлях на босую ногу. Она покружилась дважды, приподняв атласный зелёно-белый подол, и зарделась в предвкушении похвалы.

– Тебе не идёт это платье. Надень другое, – попросила Виктория.

– Как? Мне оно нравится.

– Видимо, одной тебе.

– Не глупи, – сказал коллега. Он тотчас же сделался безучастным, когда увидел помощницу одетой. – Какая разница, в каких ей тряпках ходить?

– Немедленно! – Виктория была непреклонна.

Помощница сто тысяч тяжело выдохнула и вернулась в гардероб.

– Она найдёт нужное платье, и мы познакомим её со всем персоналом. Покажем, как она хорошо вышла, отведём в кинотеатр, – проговорил Виктор и внимательно посмотрел на меня. – Значит, с нами?

– Куда?

– Праздновать! – прошипела сердито Виктория. – Не забыл ли часом, что ты не один работаешь?.. До вечера я сама буду занята. Сироткам в приют одежду отвезу, но на банкет успею!

– Я пойду.

Назойливые мысли роились в моём мозгу. «На что способно изобретение человека, которому снятся фантастические сны, лишённые всякой логики? Увы, я не знаю, так как не мечтатель. Верно, у меня не так работает голова, поэтому я не люблю помощников и не испытываю ничего при встрече с ними. Ими любуются, как драгоценными камнями. Через год или два в каждом доме будет такой помощник. Он сделает за вас ремонт и приготовит ужин, который вы не попробуете ни в одном дорогом ресторане. Может быть, всё не так ужасно, как мне видится? Может, я преувеличиваю, потому что не вижу никакой прелести в изобретениях Виктора? Я пойму его, но не сейчас, когда мне поручат записывать речь помощницы сто тысяч на диктофон», – размышлял я долго, пока коллеги не позвали меня на улицу.

За дверью бесшумно лилась музыка ветра. Дождевые капли сползали лениво с крыши. Близился безоблачный рассвет, и небо было точно разукрашено глубокой розовой пудрой.

Хозяйка сидела в шерстяном платке на широких плечах и поминутно глядела в окно за серо-коричневой птицей, которая прыгала по уличному креслу и тоскливо пела.

Я спросил за завтраком:

– А она каждый день прилетает?

– Каждый.

– Ты любишь её песни?

– Очень люблю, – ответила она живо и, не притронувшись к тарелке с супом, сложила руки на груди.

– Ты должна есть, иначе у тебя не будет сил.

– Сил хватает.

– Как же?

– Так. Я посильнее и тебя буду.

– Не сомневаюсь.

Дарья Сергеевна Трушкова была потрёпана временем, сгорблена, худощава и непослушна, как ребёнок. В шестьдесят четыре с половиной года она не обращала никакого внимания на старость и гордилась тем, что не страдала от болезней. Она часами гуляла около высушенного колодца, к которому вела заросшая сорняком тропа, бросала монеты в пустоту и с удовольствием слушала, как они тонко звякали в тишине.

Таинственный шелест леса привлекал её неизменно. Деревянный двухэтажный дом, который я делил с нею пополам, стоял на вершине холма в отдалении от иных, больших и тусклых домов с крытыми садиками, и был выкрашен в спокойную белую краску. По одну сторону стоял маленький деревянный сарай, где хранились ржавые вёдра и прочий мусор. Перед крыльцом росла плакучая лиственница со свисающей кроной. Задний двор, увитый диким шиповником, был пустым и чахлым. Его скупо украшали поделки из пластиковых бутылок, развороченные фигуры животных. На хлипком заборчике была порвана сетка.