Молодые боги - Алекс Делакруз Страница 2

– Но обучаема. Девственна, красива… ты не прогадаешь с покупкой, мой господин.

– Девственна? Ну, в постели от нее толку никакого, – фыркнул сенатор.

– Ей всего шестнадцать лет, мой господин, – поклонился Павел, – ей нужен только хороший учитель.

Торговец соврал, Кате было восемнадцать – она сама мне об этом говорила. Сенатор между тем задумчиво хмыкнул, его крупное лицо расплылось в довольной гримасе – грубая лесть не прошла даром.

– Два миллиона.

– Мой господин….

– И моя благосклонность.

– Мой господин, три миллиона – цена лишь для тебя. Если ты откажешься от такого сокровища, от сошедшей с небес дочери богини, я продам ее за пять. Это же бриллиант чистой воды – ему вовсе не требуется огранка! Людям, чья благосклонность мне безразлична, в отличие от твоей, мой господин, я выставлю цену в шесть, семь миллионов!

Закончив прочувственную тираду, торговец склонился в низком поклоне.

Мне было видно, как подрагивают плечи Кати – она по-прежнему послушно стояла, расправив плечи, беззвучно всхлипывая от унижения.

– По рукам, – после долгой паузы хлопнул себя по бедру сенатор, – неси бумаги.

Пока работорговец и сенатор подписывали договор, несколько рабов в туниках с красным орлом подбежали к Кате. Набросив на ее плечи накидку, они повели девушку прочь со двора. Та шла, низко опустив голову – на лице ее были страх и отчаяние. Когда Катя оказалось совсем рядом, я рванулся, пытаясь привлечь ее внимание, но надсмотрщик как чувствовал. Он сжал лапищу с такой силой, что у меня потемнело в глазах. На некоторое время я, видимо, потерял сознание, а когда очнулся, Кати поблизости уже не было. Зато надо мной стояли ненавистные сенатор и работорговец.

– И этот тоже аркадианец? – удивленно воззрился власть имущий покупатель на мое лицо.

Павел вместо ответа изобразил короткий поклон.

– Да ты татарин настоящий! Где ты только берешь таких рабов?

– Я не знаю, кто такие татары, мой господин, но видимо это очень достойные люди, и я благодарен тебе за похвалу, – ушел от ответа Павел, вновь подкрепив слова поклоном. – Желаешь посмотреть этого юношу ближе?

Сенатор, не обращая внимания на работорговца, шагнул вперед и так же, как и Катю недавно, бесцеремонно схватил меня сухой рукой за подбородок. Я хотел бы броситься на него, вцепиться зубами в горло, бить до тех пор, пока тот не перестанет дышать, но крепкая лапа надсмотрщика крепко держала меня. Если бы взглядом можно было убивать…

– Гляди-ка, вылитый Антиной, – пробормотал сенатор, – да ты можешь получить за него еще больше, чем за девчонку!

– Желаешь его приобрести, мой господин?

– Павел, ты же знаешь, что мне не нравятся мальчики, – хохотнул сенатор. – К тому же ты и так ограбил меня сегодня.

– Ты приобрел само совершенство, мой господин, – произнес Павел.

– Сообщишь, как появится еще что-нибудь интересное, – не прощаясь, сенатор двинулся прочь – глухо загремев сочленениями доспехов и оружием, преторианцы двинулись за ним. Двое торопливо пробежали вперед, обгоняя господина и держа наготове щиты.

– Гай Юлий Орлов всегда первый и желанный гость в моей скромной латифундии, – подобострастно крикнул вслед сенатору Павел. Но когда работорговец развернулся, на его крупном, заплывшем жиром лице появилось совсем другое – хищное – выражение. Никакого подобострастия и почтения в помине больше не было.

– Еще не заклеймил? – поинтересовался Павел у надсмотрщика.

– Гармунд ждал господина, – низким и хриплым голосом ответил тот.

– Все верно, столь красивое лицо портить не с руки, – кивнул работорговец. – Держи его.

Гармунд легко приподнял меня, подтащив к жаровне. А там, надавив, заставил наклонить голову. Раздалось шипение, запахло горелым мясом – и я закричал от невыносимой боли, когда торговец нажал на металлический шест, выжигая мне клеймо – на шее чуть ниже уха, а не на щеках, как у остальных рабов. Подержав несколько секунд раскаленное железо на моей коже, Павел бросил прут обратно в жаровню.

Обвиснув в цепком захвате надсмотрщика, я беззвучно плакал.

Ведь я понимал, что такое Палатинский холм, латифундия, тога, туника, знал даже, кто такой Антиной – и, содрогнувшись от отвращения, только сейчас уловил истинный смысл слов сенатора.

Какой только информации не хранилось у меня в голове. Но чего теперь стоили выигранные городские и региональные олимпиады, знание античной истории, широкий кругозор, президентская стипендия и губернаторский грант? Какая цена всем этим достижениям в положении безымянного раба, если я даже не могу защитить свою девушку, которую забрал в рабство сенатор?

Неожиданно, отвлекая меня от безумного мельтешения мыслей, в воздухе прямо перед глазами материализовалась объемная надпись:

«Поздравляем с изменением социального статуса!»

«Вы теперь раб Павла из Лаэрты!»

Гармунд щелкнул кнутом, и расположившиеся на траве невольники суетливо вскочили на ноги. На меня уже успели надеть рабский ошейник и пропустили веревку через кольцо – я оказался самым последним в цепочке. Еще щелчок – и группа невольников направилась прочь из сада. Я двигался следом за всеми и ошарашенно мотал головой, не понимая, что произошло, – буквы как появились, так почти сразу же и растаяли в воздухе. Или мне это показалось? Видел же, как наяву! Или все же галлюцинация?

Покинув усадьбу через распахнутые согбенным привратником ворота, наша вереница вышла на грунтовую дорогу. Подгоняемые надсмотрщиками, мы двинулись нестройным шагом навстречу судьбе. Вокруг пестрели покрытые желтой, выжженной солнцем травой холмы, разбавленные яркими зелеными пятнами тенистых рощ. Извилистая дорога, непривычно узкая, скорее даже широкая тропа, вела нас среди пологих склонов. Лишь единожды в просвете я увидел лазурную гладь моря вдали.

Если сенатор Орлов – при мысли о нем я скрипнул зубами от бессильной ярости – всерьез говорил о Палатинском холме, значит, это Италия. Пейзаж, по крайней мере, соответствует – типичный для севера средиземноморья.

Куда все же меня занесло? А может, я сплю? Или брежу?

Впрочем, мысли о том, что я не в себе, через некоторое время были опровергнуты тяжелой усталостью во всем теле и саднящей болью в сбитых ногах – шли мы уже больше часа, а поднимающееся солнце жарило все сильнее. Вскоре тропа вывела на мощенный брусчаткой тракт. Здесь мое внимание привлекла скрипящая, валко перекатывающаяся на неровностях дороги повозка с клеткой. Судя по количеству охраны, сидящие внутри были весьма опасны. Один из них – с виду обычный, но с бугрящимися под кожей жгутами мышц, пристально посмотрел на меня. Глаза у него были желтые, змеиные.

Большие, лишенные спиц, деревянные колеса неторопливо крутились, поскрипывая на неровностях, шагающие рядом стражники беззаботно переговаривались. Избегая пугающего взгляда узника в клетке, я прислушался – разговор велся на латинском языке!