Зона: перезагрузка. Хозяин Топи - Дмитрий Лазарев Страница 2

К счастью, среди многочисленных валунов хватало таких, на которых люди могли разместиться со спальниками, не рискуя свалиться. Алина Хомчик себе, во всяком случае, подобрала и, распределив дежурства, собиралась ближайшие три часа все же проспать, ну или хотя бы попытаться, если удастся выгнать из головы минувший день. Их осталось всего десять из начальных пятнадцати: пятеро оперативников, двое научников и трое «лояльных». Потери за первый день – треть отряда. Это и так-то кошмар, а если учесть, что они еще далеки от своей цели… Что останется от их отряда к моменту, когда они доберутся до центральной части Топи? И вообще, выберется ли хоть кто-нибудь из них отсюда живым?

Так, твою налево, подруга, ты что это удумала на ночь глядя мрачняка нагонять? А ну, отставить каркать! И без того тошно…

Алина поискала взглядом Эдуарда. Вот он, неподалеку от нее, облюбовал себе плоский, как стол, валун. Маловат, конечно, ноги свешиваться будут, но хоть прилечь можно. По-хорошему, ей бы с ним парой слов перекинуться на сон грядущий – тем-то накопилось дай боже. Вот только было у нее подозрение, что от таких разговоров может всякий сон отбить. Да и тишина стояла просто гробовая – ни комариного писка, ни стрекотания кузнечиков, ни шелеста листьев, так что даже шепот будет хорошо слышен всему отряду. А далеко не все, что они с Прохоренковым будут обсуждать, стоит слышать остальным. Нет, с разговорами лучше подождать до утра.

Наскоро перекусив сухпайком и запив его чаем из термоса, Алина принялась обустраиваться на ночь. Она боялась, что тяжелые мысли не дадут ей уснуть, заставив ворочаться на жестком камне, пока не наступит ее очередь дежурить, но неожиданно провалилась в сон, как в омут.

* * *

– Вот никогда ты меня не слушаешь!

– Лешка?!

Он стоит в нескольких метрах от нее и смотрит куда-то вдаль, а у ног его клубится желтая мгла болотного тумана. Алина помнит его прошлое появление и чем оно закончилось. Неужели снова? Морок, фантом?

– Боишься меня? – знакомый голос звучит глухо и в то же время с четко ощущаемыми нотками горечи. – Не веришь?

– А разве у меня нет оснований? – вырывается у Алины, хоть и знает она, что разговаривать с фантомом не стоит: если прямым пси-давлением он с ней не справился, будет морочить словами, которым нельзя доверять. Никак нельзя.

– Ты исходишь из неверного посыла. Не там видишь врагов.

– Ну да, конечно! Ты лучше знаешь. Ведь это ты, притворяясь моим другом, пытался натравить меня на моих спутников.

– Я пытаюсь достучаться до твоих промытых начальством мозгов, Алина, – с легким раздражением произносит «Лешка». – Появись я в своем настоящем обличье, ты бы меня и слушать не стала.

– Настоящем? – цепляется за это слово Алина. – Это в каком же? И прекрати, твою налево, уже стоять ко мне спиной, когда разговариваешь! Посмотри на меня!

Он поворачивается… Лешка как Лешка, только глаза желтые, тигриные, с узким вертикальным зрачком.

– Ты не поймешь, – с огорчением роняет он. – Недоверие, страх, враждебность – вот и все, что я получаю от вашего племени. Вы привыкли уничтожать то, чего не понимаете, и не обращать внимания на то, что вас используют.

– Кто?

– Догадайся с трех раз! – язвительно произносит он. – По чьей воле ты потащила сюда свой отряд?

– Полковник Гнедой?

– Он и те, кто выше. Твой спутник умнее тебя, он уже начал задавать правильные вопросы.

Алину неожиданно охватывает обида и какая-то глупая, детская иррациональная ревность: это нечто, притворяющееся Лешкой, конечно, говорит об Эдуарде. Может, конечно, в его словах и есть доля правды, но менее обидно от этого не становится.

– Так и говорил бы с ним тогда! – вырывается у нее.

– Он закрывается, – с сожалением говорит «Лешка». – В нем слишком много боли. Он никого к себе не подпускает. И нет того образа, который мог бы растопить лед. С тобой образ есть.

– Ну да, нашел дурочку! – сердито фыркает Алина. – Скопировал внешность моего парня и думаешь, я растаю?

– Ты хотя бы говоришь со мной…

– А зря, наверное… Кстати, «с тобой» – это с кем? Ты кто? Измененный? Мутант? Посвященный Таганайского Обломка?

– Тебе обязательна персонализация? Ну, пусть будет разум этого места. Суммарное сознание, так сказать.

– И чего же ты от меня хочешь, суммарное сознание?

– Раскрыть тебе глаза. Вы… – тут желтоглазый слегка запнулся, – люди, привыкли мыслить ограниченно, категорично: тут белое, там черное, тут свои, там враги. Но не все и не всегда так однозначно. Думаешь, ты работаешь на хороших парней? Защищаешь человечество от злобной Топи?

– А на самом деле, конечно, вы тут все белые и пушистые, так? – голос Алины сочится ядом.

– На самом деле… – желтоглазый сделал паузу, – ты и все твои спутники – подопытные крысы, которых запустили в лабиринт и над которыми ставят хитрый эксперимент.

Алина аж поперхнулась.

– Если ты думаешь, что я поверю хоть одному твоему слову…

«Алина!»

Что за черт?! Чей это голос? Вроде знакомый, но звучит словно через подушку. И виски наливаются свинцовой тяжестью. Это-то с чего? Она сейчас спит, и это желтоглазое нечто внедрилось в ее сон и парит ей мозги? А кто тогда ее только что позвал? Или это все просто обычный сон, и она…

«Алина! Проснитесь!»

Какого…

– И очень зря, – нахмурился желтоглазый. – Думаешь, ты сейчас спишь? Да ты всю жизнь словно спишь наяву, Алина, и не желаешь замечать очевидного: тобой двигают, как пешкой на шахматной доске…

Ага, свежо предание. Что ж так голова болит-то, твою ж налево? Ведь не первая же ночевка в Зоне вроде, и никогда…

«Алина, очнитесь, это пси-атака! Он заговаривает вам зубы, в то время как…»

Ментальный голос захлебывается стоном боли, и тут Алина наконец узнает его – Эдуард. И в тот же миг искажается лицо желтоглазого – он больше ничем не напоминает Лешку. Он – воплощенная ненависть, нечеловеческая, безумная. Лицо раскалывается пополам жуткой, от уха до уха, пастью, напоминающей жабью, только наполненной зубами-иголками. Затем кожа начинает слезать с него, словно его полили концентрированной кислотой, а под ней… что-то мерзкое, зелено-бурое, то ли растительное, то ли вообще состоящее из болотной жижи, как те «зомби», от которых они вчера бегали. И боль нарастает. Стремительно, безжалостно.

Алина ставит ментальный щит и изо всех сил пытается дать себе пробуждающий импульс, вырваться из паутины кошмара наяву, но не получается: реальность сна прочна и прилипчива. Она наваливается, гасит попытки сопротивления, пытаясь задушить в своих мерзких объятиях…

«Алина!» – снова Эдуард.

И на сей раз она тянется навстречу, протягивает бесплотную энергетическую «руку», и ментальные «пальцы» Прохоренкова переплетаются с ее… И тут же становится легче, будто к разламывающейся голове приложили пакет со льдом. И мысли проясняются, перестают путаться. Вдвоем они упрочняют ментальный щит, хотя никто не учил их это делать – они же не псионики, в самом деле. Действовать приходится по наитию, но и у нее, и у Эдуарда как-то получается выступить единым фронтом.