Мир Ринна - Стив Паркер Страница 2

Идентификационный номер

Имперской Гвардии

(проверен): СМ4165618Ф

Временной отрезок (ИСВ): 17:44:01 3015989.М41

Если человек умирает прежде отведенного ему срока, сколько с его уходом теряет мир?

Наверняка больше, чем просто одну жизнь. Ветвь засыхает и более не приносит плодов. Будущего больше нет. Безвозвратно отсекаются тропы, пройти по которым уже нельзя. Кем были бы его потомки? Святыми? Убийцами? Или и тем и другим?

Когда человек умирает, вместе с ним исчезают и ответы.

И тогда возникает вопрос: разве не нужно спасти всех людей?

Виконт Нило Ванадер Исофо.

Отрывок из «Дневника выжившего»

(936.М41 — 991.М41)

Арке Тираннус, горы Адского Клинка

— Волнения, — сказал Руфио Террано, уставившись на карты, которые только что взял из колоды.

Порядок, в котором они сейчас лежали, назывался «Горящей звездой», что само по себе было недобрым знаком. Он не помнил, чтобы касался хоть одной из карт или сознательно выбирал их порядок. Впрочем, отсутствие воспоминаний его не удивило. Глубокий транс был для него всегда одинаковым, как и пробуждение. Он словно приходил в себя после удивительно живого сна, в котором падал в пропасть. Просыпался Руфио всегда с криком, дрожа и хватая ртом воздух.

То, что он до сих пор именно так выходил из транса, злило Террано, так как значило, что библиарий еще не в полной мере владел своим даром, тогда как другие кодиции уже преодолели эту грань. Но если это и беспокоило здоровяка справа от Террано, тот ничем этого не показал.

— Волнения, — откликнулся гигант. — Продолжай, брат мой.

— Неравный бой, — промолвил Террано, отрывая взгляд от карт. — Океаны крови. Штормовые облака, темные, наполненные грядущим насилием. Под ними расстилается развилка, важный выбор. Две тропы. Одна ведет в день, другая в ночь. Так было все последние четыре раза, достопочтимый брат, и все это с самыми малыми различиями. Хочешь, чтобы я попытался еще раз?

Гигант справа, Юстас Мендоса, магистр библиариума, пододвинулся к кодицию и навис над ним, цепким взглядом темных глаз вглядываясь в древние карты. Стилизованные изображения на них, казалось, двигались, танцевали в золотистом свете канделябров. Остальная часть комнаты оставалась погруженной во мрак.

— Нет, Руфио, — произнес он низким, глубоким баритоном. — Не нужно. Твоя интерпретация совпадает с видением брата Дегуэрро. Потоки времени и Имматериума сегодня больше ничего не откроют нам. Я обсужу этот вопрос с эпистоляриями на следующем Совете. А сейчас возвращайся в свои покои — избранные помогут тебе. Нужен полный доспех и оружие, понимаешь? Мы должны выглядеть наилучшим образом. Светать начнет в четыре часа, настанет День Основания. Будет очень много церемоний.

Кивнув, Террано собрал карты, отодвинул свой стул от широкого дубового стола и поднялся. Возвышаясь над землей на два метра, он был на голову ниже магистра-библиария, но не уступал ему в ширине плеч. Магистр положил ему на плечо мозолистую руку, и они вместе вышли из комнаты.

— Пока не закончится грядущий день, — промолвил Юстас Мендоса, когда они прошли в освещенный лампами пустой коридор, — будущему придется подождать.

Алессио Кортес, который, по собственному признанию, не испытывал ни малейшего интереса к музыкальным искусствам, вдруг осознал, что плывет в звуках гимна, эхом отражающихся от темных каменных стен реклюзиама. Древняя мелодия была пропитана невыразимой скорбью, и каждая ее прекрасная нота жалобной песнью напоминала о боевых братьях, которых потерял Орден не только за последнюю сотню лет, но и за долгие тысячелетия со времен своего славного основания.

За всю жизнь Кортес слышал этот гимн всего трижды, поскольку тот исполнялся лишь в День Основания. Но воспоминания не имели ничего общего с тем, как затронул его гимн на этот раз. Капитан вспомнил все смерти, все прощания, как и полагалось во время исполнения гимна. То было надлежащее время для скорби. Время вспомнить жертву, принесенную его благородными братьями. Сердце капитана сейчас переполнялось скорбью и, что более важно, гордостью.

И ничто не смогло бы притупить это чувство. Кортес уцелел в войне, которая длилась три с половиной столетия, и не испытывал чувства вины за то, что выжил. Воин Астартес, навечно посвященный искусству войны и связанный клятвой с почетной службой, которую нес, жил или умирал в зависимости от своих способностей и качеств и от команды. Смерть является даже к космодесантнику. Ее приход был вопросом времени. Бессмертным оставался один лишь Император, что бы там кто ни говорил.

Алессио посмотрел через реклюзиам на противоположный неф, на исполнявших гимн сервиторов. Что за жалкие создания! Их тощие тела, лишенные конечностей, были прикреплены к невысоким колоннам из черного мрамора, которые скрывали механическую начинку, поддерживавшую хористов в полуживом состоянии. Каждая глазница закрыта металлической пластинкой. Из каждого рта высовывалась черная решетка усилителя голоса, от каждой бледной безволосой головы отходили рифленые кабели, соединявшие певцов и обеспечивающие превосходную синхронность. Их рудиментарные разумы были объединены и сосредоточены лишь на песне.

В галерее справа от Кортеса, высоко над входом в реклюзиам, размещался еще один сервитор, подключенный к массивному паровому органу, сопровождавшему голоса торжественно-мрачным гудением.

«Ничтожные, — подумал капитан. — Но пусть лучше они вкладывают в песню нашу скорбь, нежели мы сами».

Он с трудом сдержал ухмылку, подумав, что его собственный грубый голос вряд ли смог бы восславить песней погибших. Скорее, это сошло бы за оскорбление.

Шутка новизной не блистала. Капитан думал об одном и том же каждое столетие и позволял мыслям так же быстро исчезнуть. Вопросы, не касавшиеся уничтожения многочисленных врагов Ордена, редко задерживались в голове Кортеса дольше чем на несколько секунд.

Педро всегда подшучивал над ним по этому поводу.

Гимн закончился, но его финальные ноты, исполненные невыразимой печали, еще звучали в душах собравшихся. Кортес вслушивался в них, ощущая некоторую тяжесть. Затем он посмотрел на алтарь, вырезанный из позолоченного черного мрамора, где верховный капеллан Томаси как раз выступил вперед и начал произносить слова поминовения из «Книги Дорна». Маркол Томаси обладал внушительной фигурой. При исполнении обязанностей верховного капеллана ему часто приходилось всецело завладевать вниманием столь большой аудитории, какая собралась сегодня. Для человека его статуса робость или неуверенность были непозволительной роскошью. Его долгом и долгом всех подчиненных ему капелланов было охранять веру и душу каждого боевого брата и слуги Ордена. Когда Томаси говорил, все остальные внимали каждому слову его проповедей.

Кортес очень уважал Томаси, быть может, даже чуть симпатизировал ему. Верховный капеллан был беспощадным борцом с длинным послужным списком, почти таким же, как у самого капитана. Но, кроме того, их объединял сходный взгляд на жизнь, характерный элегантной простотой: враги Императора должны быть уничтожены, а честь Ордена сохранена. И в свете этих двух непреложных истин все остальные вопросы теряли смысл и остроту. Как же иначе? И почему Педро вечно задумывался над такими незначительными проблемами, как ежегодные петиции, или реформы планетарных законов, или особенности торговли между секторами? Какое отношение все эти проблемы имели к космическим десантникам?