Постоянная Крата - Владимир Михайлов Страница 2

– Я же не спрашиваю, где и у кого ты нахватался всяких приемчиков, которых раньше не было. Мне еще тогда, в лодке, показалось… А еще больше – там, на Топси, на материке, после того как ты вырубился…

Я совершенно точно знал, что никогда ничего такого себе не позволял. И рассердился в свою очередь:

– Что же, по-твоему, я там по девочкам гулял?

– Ну а я? – Ее голос стал как только что вынутый из морозильника. – Что, по чужим постелям там елозила? Или все-таки тебя, бедняжку, вытаскивала из дерьма?

Тут я решил, чтобы не заводить дела слишком далеко, спустить все на тормозах:

– А я ничего такого и не говорил. Хотя (тут я не смог удержаться) там, в Топсимаре на Рынке, где ты мне еще деньжат подкинула, там около твоего киоска разве не терся такой тип – мурластый, на кобеля похожий? Да ты мне, кстати, рассказала, откуда та сотня штук взялась?

– Ты! – даже не произнесла, а прошипела в ответ моя благоверная. – Пош-шел вон отсюда! Чтобы тобой в этой комнате и не пахло!

Я почувствовал себя глубоко оскорбленным. Собственно, я ведь ничего такого… Но уж раз ты так…

Не сказав более ни слова, я взял подушку, подобрал с пола свое одеяло и пошел досыпать на диване в моей рабочей комнате.

Вот с чего все началось.

У меня еще сохранялись надежды, что с утра все вернется к нормальному состоянию.

Однако не тут-то было. Беда, скорее всего, в том, что у меня очень богатое воображение. Иначе на такой работе и нельзя: не запуская воображение на полную мощность, невозможно представить все варианты развития событий, начиная с реальной минуты, в которой ты находишься, а не видя вариантов, лишаешься возможности проанализировать их и остановиться, если не на истинном раскладе, то во всяком случае на самом близком к нему – и действовать соответственно. Но на этот раз моя фантазия вышла из-под контроля и галопом помчалась в том направлении, где дорога обрывалась в пропасть.

Ворочаясь на диване, я до самого рассвета представлял – и притом очень убедительно, – как на том месте рядом с Лючаной, которое всегда по праву занимал я сам, находится некто другой (лицо его не различалось в темноте) и позволяет себе все то, на что имел право только я, и даже то, чего и мне не позволялось. Я пытался удрать от своего воображения привычным способом: уйти в медитацию. Ничего не получалось: для этого нужно прежде всего войти в нужное состояние, отстраниться от всего, связанного с повседневными заботами, приглушить собственное воображение и позволить управлять им другим силам – но на сей раз воображение оказалось сильнее и демонстрировало мне такие картинки, по сравнению с которыми известная «Камасутра» показалась бы учебником для начальной школы.

Одним словом, уснуть мне не удалось, и на рассвете я сорвался с дивана в настроении хуже некуда и заторопился на кухню – хлебнуть кофе и выскочить из дому куда-нибудь на природу; это обычно помогало привести себя в более или менее пристойный порядок.

Замысел был неплох и, наверное, сработал бы – не наткнись я на кухне на собственную супругу. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: и она ночью не сомкнула глаз, и ей тоже показывали картинки в том же духе, что и мне, – только главным сукиным сыном и подонком в них был я.

Оказавшись лицом к лицу, мы секунду-другую простояли без слов и телодвижений. Похоже, каждый из нас хотел что-то сказать – уже набирал побольше воздуха в грудь и раскрывал рот, – но через мгновение делал медленный выдох, так и не издав ни звука. Наверное, потому, что каждый боялся начать разговор, чтобы не вызвать ответного камнепада. А когда эти секунды истекли, мы – совершенно одновременно, как по команде, – повернулись друг к другу спиной и исчезли: Лючана – в жилых комнатах, мне же не оставалось ничего другого, как броситься к выходу. Похоже, мы тогда уподобились двум субкритическим массам плутония или другой подобной же пакости: стоило нам сблизиться – и весь мир разнесло бы в мелкие дребезги, не оставляя ни малейшей надежды на какое-то восстановление.

Единственным, что я еще успел сделать, было, проносясь по коридору к выходу, захватить из стенного шкафа одежду и оперативный кейс, который всегда стоял там в полной готовности, рядышком с другим таким же, но принадлежавшим Лючане; так у нас повелось еще с тех времен, когда можно было в любой час суток и в любой день каждого месяца ожидать вызова по категории «Анни» – высшей срочности. На бегу я пробормотал Вратарю: «Убываю на „Эн“, буду держать в курсе» – и был таков.

Я ожидал, наверное, что на улице мне станет легче, и я смогу разобраться в происходящем, решить, что я должен теперь предпринять, а чего ни в коем случае делать не следовало. Однако оживший во мне вулкан продолжал извергать – в основном грязь. Привкус этой грязи я различал и в кофе, который мне подали в забегаловке за углом, здесь я обычно столовался в те дни, когда Лючана солировала в каких-то операциях, где обходились без меня; и в жареной грудинке, и в салате – одним словом, везде. И почему-то чем дальше, тем больше мне казалось, что это Лючана окунула меня в эту грязь. Это она довела меня до такого состояния! Это она, она, она!..

Нет, довольно! Я для нее плох – пусть ловит свое счастье без меня. А мне сейчас нужно только одно: убраться куда-нибудь подальше, сменить все декорации сверху донизу, зажить спокойной, одинокой жизнью, а чему быть дальше – пусть решает время – и те, разумеется, кто этим временем владеет и управляет.

Вот в таких размышлениях я прямо из кафе направился к ближайшей станции ВВ – вневремянки, мгновенного транспорта, если кто забыл, – и без долгих размышлений выбрал Стрелу Третью, Трешку, – потому что она была, во-первых, очень далеко (хотя в век ВВ-транспорта это, скажем прямо, аргумент несостоятельный – и все же он играет свою роль, всякой логике вопреки), и во-вторых, совершенно не похожа ни на Теллус, ни на Армаг, ни даже на Топси. А мне нужны были именно новые переживания, чтобы попытаться избавиться от старых.

Когда я вышел из ВВ-кабины в месте назначения и, оказавшись на городской площади, осмотрелся, то прежде всего похвалил себя за то, что все угадал правильно. С первого взгляда мне тут понравилось. Это была единственная площадь единственного в этом мире города, объединявшего в себе статус столицы с глубоко провинциальным обликом. Город выглядел олицетворением тишины, покоя и достаточного благополучия, а с другой стороны, он никак не был мертвым местечком, в нем даже велось новое строительство – во всяком случае, тут, в центре, по соседству с особнячком правительства, станцией местного транспорта и центром ВВ, заканчивали воздвигать еще нечто, по внешнему виду сугубо современное; собственно, оставалось лишь приколотить вывеску, сам павильон был уже готов. Вывеска была прислонена к стене, и на ней легко можно было прочитать: «Вербовочный пункт мира Улар». Начертаны эти слова были на фоне горного хребта, с которым по высоте едва ли не соперничали башни и корпуса весьма современной архитектуры. И горы, и корпуса были как раз тем, что сейчас никак не соответствовало моему настроению; так что я мысленно послал им воздушный поцелуй и зашагал через площадь к правительству – потому что там мне следовало отметиться и снять какое-нибудь жилье: здешняя верховная власть, как я успел узнать, занималась и такими – главным образом такими – вопросами.