Команда бесстрашных бойцов - Дмитрий Володихин Страница 2

Еще девочка располагала Лучшим Другом и точно знала: нож ей тоже достался по наследству. Он-то и оказался самым ценным из всего. Дважды Тэйки меняла Лучшему Другу рукоятку, пока не убедилась в полном ее совершенстве. Частички крови третьего хозяина, злого и беспощадного человека, остались на лезвии… как и частички крови многих других людей.

Через пять минут Тэйки покинула Пещеру Красного Дракона.

Немо, принявший звонок от генерала Дани на минуту раньше нее, уже двигался по городу к назначенной точке встречи. Он был одет в серый комбинезон и серые полусапоги. На голове Немо красовалась армейская каска, обшитая серой тканью. Внутренняя сторона каски скрывала электронный арсенал стоимостью в три вездехода или в один блок очень запретной биоэлектроники, каковой был отдан Гвоздю за его великое искусство. «Арсенал» мог быть подключен к мозгу Немо посредством разъемов, встроенных в титановую коробку, заменявшую ему череп. Впрочем, это чудо инженерии умельцы, монтировавшие его четыре года назад, скрыли под слоем почти настоящей человеческой кожи и почти настоящей человеческой плоти… Глаза, правда, Немо сохранил собственные – тогда, в жестокой драке за берлогу на Хорошевке, унесшую жизнь генерала Крохи, лицо рыжей Кати и фрагмент настоящего, «природного» черепа Немо. Теперь его мимика могла бы показаться стороннему наблюдателю бедной. На самом же деле никакой мимики не осталось, одна сплошная иллюзия… Немо был бледен, тонкогуб, вял в движениях. Псевдоплоть на голове покрывали жесткие черные волосы, чуть кудрявившиеся. Правильные, «титановые» черты лица – прямой нос, «мужественный» подбородок, высокий лоб – позволяли назвать его красивым, хотя подобная красота, скорее, присуща статуям, чем живым людям.

Арсенал в данный момент подключен не был.

Помимо него, тело Немо оснастили железякой попроще: левая рука его представляла собой стальной протез, упрятанный под тонким слоем биоимитатора (кожа, мясо, ногти – все очень похоже на настоящие, человеческие) и работавший от источника питания, который следовало менять не чаще чем раз в три года. Подкожные кабели связывали протез с содержимым титановой коробки. В случае необходимости Немо имел возможность подключиться к любому пирожку с электронной начинкой, надорвав псевдокожу на подушечке пальца… В случае необходимости иного рода он легко пробивал кулаком кирпичные стены.

На другой руке Немо носил браслет: семь серебряных цепочек и скрепляющее их изображение лабиринта, у которого нет выхода. Когда ему требовалось как следует поразмыслить, он принимался поглаживать браслет, и мысли сейчас же устремлялись в нужное русло.

Немо терпеть не мог мотоциклы, авиетки, магические вихри, дрессированных оборотней и прочие способы передвижения, относительно безопасные в Великом Городе. Ему нравился самый опасный способ – на своих двоих. Немо предпочитал, чтобы все вокруг изменялось медленно. Он умел думать, говорить, передвигаться и драться очень быстро, но все это давалось ему путем преодоления «ментальной боли». Так он назвал состояние, когда ум заходит за разум, сознание превращается в дюжину самостоятельных, борющихся друг с другом хаосов и порядков, а содержимое титановой коробки криком кричит от ужаса на пороге превращения в безликое ничто… Ему требовались длительные периоды отдыха от таких моментов, и Немо всегда лежал, если можно было одно из трех: сидеть, стоять или лежать, и еще Немо всегда еле-еле передвигал ноги, если можно было одно из трех: еле-еле передвигать ноги, идти быстрым шагом или бежать.

Вот и теперь Немо без особой спешки выбрался из бывшего тира бывшего первого гуманитарного корпуса бывшего МГУ, а ныне системы полузатопленных подвалов, воспользовался системой наблюдения работы все того же великого мастера Гвоздя, чтобы убедиться в полной безопасности подъема на поверхность, открыл люк, поплутал по завалам, образовавшимся очень давно – с дюжину лет назад – из могучего одиннадцатиэтажного здания, и вышел на вольный воздух проспекта Вернадского. Здесь, у окраины территории, в древности принадлежавшей университетскому городку, в беспорядке валялись гранитные глыбы, вырванные артиллерийским огнем последних защитников МГУ из мемориала с вечным огнем. Здесь же валялся абстрактно-угловатый юноша из потемневшего от времени камня: его снесло с фасада первого гуманитарного корпуса – видимо, случайный снаряд ударил по касательной… У наводчиков дрожали руки, хотя это и были отчаянно смелые люди. Им предстояло через несколько часов стать пищей для дружины сиятельного кагана Гаггэ. Они ею и стали… те, кто остался в живых.

Бывший детский театр превратился в бесформенный ком строительных материалов, сплавленных друг с другом волной магического пламени. Вместо цирка зияла воронка двухсотметрового диаметра. Всхолмье, образовавшееся рядом, там, где раньше были детские аттракционы, поросло Черной Проволокой – то ли растением, то ли животным, очень похожим на растение. Черная Проволока с редким постоянством истребляла птиц, иногда поливала ядом оборотней, но к людям оставалась индифферентной. Она пришла сюда из мира Багнадоф и чувствовала себя на Земле неуютно… Лишь небольшая полоса прежнего проспекта Вернадского, начиная от прежнего Метромоста прежней станции метро «Университет», по счастливому стечению обстоятельств сохранилась почти в первозданном виде. Две полосы темного асфальта, хотя и растрескавшегося, раздвинутого побегами растений, – земных и не очень – все еще связывали берег Москвы-реки с пристанью подземных кораблей…

Немо добрался до асфальта и зашагал, насвистывая, к месту встречи, назначенному генералом Даней.

Если бы его спросили: что такое проспект Вернадского? что такое цирк? что такое детский театр? что такое Метромост? Он бы ответил: «Не знаю. Не знаю. Не знаю. Не знаю». Ему было шестнадцать, и он родился на те же шестнадцать лет позже проклятого две тысячи тридцатого, когда какой-то безмозглый вонючий оккультист, вместо того чтобы насладиться безобидным странствием по миру снов, лучшему курорту преисподней, спьяну вызвал его сюда, к себе домой. Метромост Немо еще застал. Он бы помнил его, если бы помнил хоть что-то, предшествовавшее десятому августа 2051-го. Но тот горячий денек на Хорошевке лишил его всей памяти, помимо нескольких ярких, ни с чем не сшитых лоскутков… Вся его жизнь сосредоточилась на пятачке из четырех последних лет и примерно четырех же не прожитых еще минут.

Когда Немо вправляли мозги, Даня услышал от инженера-хирурга, большого спеца в своем деле и конченого нарка:

– Если ему оставить собственные извилины, ваш парень будет пускать слюни и бубукать вроде хренова младенца. Если сунуть ему в башку железяки и провода, он станет психом с опасными вывихами. Если… короче, у меня есть вытяжка из железы внутренней секреции настоящего гоблинского истребителя магов… и я… конечно, с твоего разрешения…

– Кем он станет?

– Умным парнем. Крутым парнем. Только не совсем человеком.

– Я не люблю этой дряни, люди должны оставаться людьми, а чужих следует убивать. Сколько увидел – столько убил.

– Да-а-а-а… Но… Он не будет чужаком. Пригрейте его, как котенка, и он будет нашим. То есть… вашим. Почти нормальным.