Тень Крысолова - Анджей Заневский Страница 2

Вполне правдоподобно выглядит гипотеза коллективного похищения детей с целью заселения ими какого-нибудь дикого уголка, к примеру, в Трансильвании. В этом случае кто-нибудь из похищенных в Гамельне детей мог стать предком румынского супервампира – знаменитого Дракулы. Эти гипотезы никогда уже не будут ни подтверждены, ни опровергнуты, хотя широко известно, что по всей средневековой Европе охотно принимали работящих, аккуратных, честных мещан, ремесленников и крестьян из Саксонии и других немецких земель.

Наряду с этими, достаточно логичными, попытками объяснить легенду о Крысолове из Гамельна существуют также и другие – подсказанные буйным воображением, предрассудками и верой. Якобы Крысолов – жестокий извращенец, колдун, посланец Друидов, черт, дьявол в человеческом обличье… Того и гляди появится ещё и гипотеза, усматривающая в тех давних событиях вмешательство внешних сил, контакты с внеземной цивилизацией, посланники которой прибыли из глубин Космоса и именно в Гамельне совершили массовое похищение детей.

Мне впервые довелось услышать эту волнующую легенду в 1944 году, во время гитлеровской оккупации. В Варшаве на Саской Кемпе, где мы тогда жили, квартировали немецкие солдаты. Одного из них называли Крысенком, потому что он был из Гамельна и очень скучал по своему городу. Именно он и рассказал эту легенду ребятишкам во дворе и их перепуганным матерям, сопровождая свой рассказ выразительной мимикой и жестами. Кажется, он был сапером и занимался минированием варшавских мостов перед приближавшимся с востока наступлением Красной Армии. А вскоре наш дом оказался на линии фронта, и я до сих пор отлично помню свист пролетавших над нами снарядов…

На западном берегу Вислы горела восставшая Варшава, а в подвале при слабом свете карбидной лампы моя мать рассказывала советским и польским солдатам таинственную сказку о Крысолове, услышанную от предчувствовавшего поражение немца. Голодные, невыспавшиеся, а нередко и раненые воины добавляли к рассказу свои комментарии, соответствовавшие той, военной ситуации… Как некогда крысы и дети отправились вслед за Крысоловом, так шесть с половиной веков спустя восторженные, дисциплинированные немцы маршировали за Гитлером, неся в мир ненависть и страдания, пожары и убийства… И как раз в этот момент за ковриком, закрывавшим влажную, покрытую плесенью стену, зашуршала первая в моей жизни крыса, приводя в ужас мою мать и бабушку.

В июне 1945 года мы переехали в Гданьск. Из окон нашей квартиры в Новом Порту я смотрел на проплывавшие мимо корабли и на Вестерплятте. И там я как-то выиграл в лотерею невзрачную книжонку Виктора Дыка под названием “Крысолов”. А в те времена Гданьск был городом крыс, которые покинули разбомбленный, сожженный Старый город и переселились в окрестные районы – в основном, в Новый Порт, где находились склады и элеваторы.

Таково было стечение обстоятельств, приведших меня сначала к написанию повести “Крыса”, а затем и этой книги, которую ты, Уважаемый Читатель, как раз взял в руки и которая представляет собой исключительно мою субъективную попытку интерпретации удивительной легенды. Я писал её не спеша, с многочисленными перерывами, в период с 1979-го по 1994 год. За время этой моей работы мир вокруг вдруг изменился и совершенно преобразился. Произошедшие в нем изменения столь глубоки, что их значение для наших судеб невозможно предвидеть и сегодня… Социализм решили заменить капитализмом, веря в то, что одну утопию можно заменить другой… Во многих странах обретшие форму государственного устройства идеи коммунизма и социализма потерпели разрушительное поражение… Советский Союз распался на множество суверенных государств… То же самое случилось и с Югославией… Рухнула разделявшая Берлин стена, и произошло объединение Германии…

Нам всем тогда казалось, что мир вдруг стал лучше, свободнее и безопаснее… Но как же быстро развеялись эти иллюзии/

Новые войны, трагедии, конфликты на национальной, религиозной и социальной почве, безграничность нищеты и бессилия – все это уже ждало нас у самого порога наших тщетных надежд. Мы пережили и продолжаем переживать огромное разочарование. Мы чувствуем себя разочарованными и обманутыми, причем обманутыми нередко самими собой, а оттого – ещё более беспомощными.

Следы этих событий можно обнаружить и в моей повести, где беснующаяся толпа сносит разделяющую город стену, а военный Апокалипсис крыс превращается в Апокалипсис человечества.

Здесь много символов и сюжетных нитей… К примеру, описывая выпотрошенных зверюшек и гротескные, отлакированные пирамиды из этих мертвых созданий, я хотел выразить мое личное отношение к псевдосовременным, ужасающим методам создания псевдопроизведений искусства путем убийства и препарирования животных.

Но больше всего в легенде о дудочнике из Гамельна меня потряс открыто поставленный Крысоловом знак равенства между миром людей и миром крыс. И, видимо, наряду с испытанной от утраты детей болью больше всего задело жителей Гамельна именно это ощущение деградации и принижения их человеческой сущности. Самоуверенные и заносчивые мещане вдруг узнали правду о себе – они точно такие же звери, как и крысы, они всего лишь млекопитающие несколько большего размера, которых, несмотря на всю их самоуверенность, цивилизацию и знания, можно околдовать звуками все той же самой флейты. Один и тот же голос сначала ведет за собой крыс, а потом – наших детей, а иной раз и нас, зрелых и опытных, охватывают тоска и непреодолимое желание следовать за ним, пусть даже прямо в пропасть.

Да… Каждый из нас такая же крыса, которая охотно преклоняется перед идеями, религией, иллюзиями ничем не ограниченной свободы, прекрасного завтра и светлого пути в будущее, которая поддается пустым лозунгам и надеждам. Ведь каждый идет к той утопии, в которую верит. А потом расплачивается за это, и цена нередко бывает невероятно высока.

Надеюсь, Уважаемый Читатель, ты не обиделся на меня за это горькое сравнение? На рубеже XXI века дудочка Крысолова, а точнее – флейты многих Крысоловов зовут нас, манят, торопят, а нередко и ведут…

Автор

Он прижимается окровавленной головой к холодной бетонной стене, напрягает спину, переворачивается на бок. Раскрывает и сжимает веки, как будто не веря, что его ослепили. Мои ноздри заполняет запах приближающейся смерти. Я сомневаюсь и отступаю – я боюсь, потому что никогда ещё не дотрагивался до умирающего. Подхожу ближе, а умирающий старик дрожит от страха, ожидая, что я вцеплюсь ему в глотку. Я осторожно ощупываю его вибриссами. Его конечности судорожно дергаются, коготки скребут землю. Я обнюхиваю его, обхожу вокруг, слизываю текущие по морде слезы. Ведь мы с ним – из одной и той же крысиной семьи, живущей между портовыми каналами и городом.

Выбрасывая лапки вперед и назад, он пищит от страха и боли. Из окровавленных пустых ям все ещё стекают соленые капли. Глаз нет – только раны, над которыми то опускаются, то поднимаются веки.

Писк слабеет, и мне вновь становится страшно.

Там, в ясном свете дня, ему выкололи глаза, обрекая на медленную смерть. Неужели человек всегда убивает?