Ангел Спартака - Андрей Валентинов Страница 2

«Мистика-рустика», — говорит в таких случаях Учитель. И смеется.

* * *

— Чего тебе нужно, обезьянка?

Кажется, удивился, изумился даже. Настолько, что на миг забылось, и где я, и что делаю, и почему кровь на алтаре — зеленая кровь. И почему ее, кровь, вообще вижу? Ночь, вокруг тьма хоть глаз выколи, плошку глиняную я сразу потушила, как и положено. Но вместо тьмы — огонь, неяркий, светло-зеленый, словно молодая трава. Словно моя кровь на старом алтаре.

— Я... Я не обезьянка! Я... Заклинаю Тебя Именем Твоим, которое есть...

Пропала! Камень под ногами разверзнется — или сама в камень превращусь, словно Ниоба-гречанка. Стоит мне хоть на букву в Имени, «которое есть», ошибиться, ничто не спасет. И так сглупила, спорить принялась вместо того, чтобы сразу...

— Не совсем точно, — покачал Он головой, дослушав «которое есть». — Там фрикативный звук, как раз в серединке. Надо же, такая древность — и помнят!

Не разверзся камень под ногами. Значит, права была бабушка, Элизиум тени ее!

— Этим Именем я... вы... вызвала Тебя!..

— Меня?! Вызвала? Ты?!

Вот тут-то Он и рассмеялся — впервые. Рассмеялся, руку мне на плечо положил.

— Мистика-рустика!..

Затем смеяться бросил, поглядел в глаза.

Антифон

Лишь недавно подумала, какой в тот миг Он меня увидел? Семнадцатилетняя девчонка — босая, в гиматии мятом, с пятном под глазом (сильно ударил мерзавец рыжий, не пожалел!). Да еще кровь на руках и на шее — мылась, не отмылась. А уж что в глазах было, о чем думалось тогда, и вспоминать не хочется.

Сама бы я от себя, наверное, за тысячу миль бежала. А еще вернее — прирезала. Спокойнее будет!

* * *

— Понимаешь, обезьянка... Никто — никто из людей и «местных» вызвать Меня не может. Даже позвать не может. Ты просто... Как бы пояснить, чтоб поняла... Ты поверила своей бабке, заучила непонятное слово, провела этот смешной обряд — и... Скажем, зажгла маяк. На море бывала, бесхвостая?

Про бабушку я Ему ничего не рассказывала, не успела. Тогда даже не удивилась, не до того было, а после все выспрашивала, как можно мысли читать научиться. Он головой качал, улыбался: «Мысли? Это у обезьян-то?»

Но кое-чему научил.

— Попасть к вам просто, но точное место угадать трудно. Представь, ты летишь в космосе, вокруг — миллиарды звезд, а тебе нужно только к одной.

Лечу... Где лечу? — не выдержала я.

Вздохнул, поглядел странно.

...Потемнело. Кровь на алтаре уже не зеленая — обычная.

— Хорошо, ты плывешь по морю, вокруг туман...

— Про маяк — ясно, — вновь не сдержалась я, даже позабыв, где я и с Кем. — Бабушка рассказывала. Такие храмы — их чаще всего Неизвестному Богу посвящают — во многих землях есть. А для того и святилища строят, чтобы через них боги в мир приходили. Потому и огонь поддерживают, и жертвы приносят. А Неизвестным Тебя назвали, потому как Имя...

— Угу.

Дернул плечами (только сейчас заметила — широкие у Него плечи, а сам худой очень, костистый).

— Это хорошо, что тебе все понятно. В таком случае можешь сочинить еще одну байку про богов и рассказывать ее своей стае до седых волос. А вот с заклятием не вышло, так что внеси поправку в ваши мифы. Мне пора.

— Погоди! Учитель, погоди!..

— Как ты сказала?

Почему я в тот миг назвала Его Учителем? Именно так — не демоном, не богом, не позвала по Имени, наконец? Заучивала я это Имя месяц целый и все боялась, что не успею, помрет бабушка.

— Тебе понадобится помощник, Учитель. И не один. И помощница Тебе пригодится. Без людей Ты не сможешь...

Что именно «не сможешь», не договорила, да и не знала я про это. Так и сказала — «не сможешь». Услышал. Медленно-медленно повернулся. Замер.

— А почему ты вообразила... решила, что «не сможешь»? Решила, будто Я чего-то не могу? Без кого? Без вас? Без злых бесхвостых, возомнивших о себе обезьян?

Никогда позже я не слышала от Него такого голоса. А еще заметила — лицо почернело. Даже не почернело — потемнело, словно весь свет вокруг испарился.

Только вот терять мне было нечего. Совсем.

— Тебе понадобился наш маяк, наша речь и наш облик. Ты не стал присылать Своих слуг — пришел Сам. Воли Твоей мало — как мало одной мысли!..

— Угу.

Внезапно лик Его осветился. Лишь после сообразила — Луна. Тучи, кажется, разошлись.

— Я расскажу тебе притчу.

Антифон

Учитель часто повторял: «Люблю говорить притчами». И при этом смеялся — очень зло. Однажды решилась, спросила.

«И без притчи не говорил им!» — ответил, словно ударил.

* * *

— А притча, Моя обезьянка, такая... У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение...

Я даже не сразу поняла — отчего это притча. Ну бывало—у нас, у осков, старшему сыну обычно надел выделяли. И среднему выделяли, с отцом лишь младший оставался.

— По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему.

И снова совсем другим голос Его стал. Хоть и только что познакомились, а поняла — иным. Будто бы Ему... Не больно, не обидно даже, а словно бы все вместе. И еще не по себе очень — словно над костром погребальным говорит.

— Встал и пошел к отцу своему. И, когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться!..

И еще одно понять успела — взял Он меня в ученицы.

— Старший же сын его был на поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся.