Брешь - Ли Патрик Страница 2

Пробудился Трэвис с участившимся пульсом, осознавая, что его что-то напугало, хотя и понятия не имея, что именно.

Судя по тому, как просачивался сквозь парусину свет, снаружи уже стало гораздо светлее, хотя по часам было чуть больше трех утра. Он заморгал, стараясь прогнать остатки сна, и в этот миг над кряжем разразился тройной громовой раскат. Секунду спустя земля содрогнулась: казалось, волна исходила прямо из горы под ним.

Расслабившись, Трэвис нырнул обратно в спальный мешок и потер глаза. Беззвучно вспыхнула молния, ярко осветив западную стенку палатки: он засек время на своих часах и отсчитал тридцать пять секунд, прежде чем снова громыхнул гром. Стало быть, гроза бушевала в семи милях от него.

Его снова стало клонить в сон, и усиление бури ничуть тому не мешало. Напротив, он находил странное успокоение в этих звуках, самой подходящей колыбельной для столь дикой, суровой местности. По прошествии нескольких минут гроза приблизилась, а вспышки молний и громовые раскаты стали почти непрерывными.

Уже почти ускользнув за грань сознания, Трэвис сквозь шум бури вдруг услышал нечто, заставившее его снова открыть глаза. Он обратил ухо к западу и прислушался. Что там такое — уж, во всяком случае, точно не гром. И не крик или вой, издаваемый человеком или животным. Больше всего это напоминало ему визг, раздающийся, когда сверлят металл, — звук, хорошо знакомый ему по тюремной мастерской.

Да, похоже, он самый и есть. Стало быть, это не более чем собственные призраки, появляющиеся на грани сна, чтобы досадить ему. Да, они навязчивы и неотступны, но он уже научился их игнорировать.

Трэвис снова закрыл глаза и заснул.

Спустя три часа Трэвис устроил привал в тридцати шести милях от Колдфута. Впрочем, добирался он туда не по прямой и, судя по данным навигатора, проделал путь больше, чем в сорок девять миль. Перекусил он разогретым супом, приправленным чили (хотя все эти консервированные продукты, на его взгляд, по вкусу больше походили на собственную упаковку, чем на то, что на ней было написано), на краю обнесенной крутыми горными склонами долины, уходящей в глубину футов на шестьсот, — широкой, плоской, тянувшейся почти прямо на северо-запад мили на три.

В выемке долины лежали облака, клубившиеся вокруг утесов и возвышений, заполняя впадины и уподобляя их дымящимся прудам. Непосредственно под Трэвисом дно было скрыто почти полностью, хотя временами, когда косые лучи солнца пробивались сквозь плотный туман, ему удавалось заметить, как под ним что-то сверкало. Вода, а может быть, лед.

Сон был крепким, спокойным и прерывался лишь дважды, на сей раз не громом, а воем волков. Он понятия не имел, на каком расстоянии они находятся, хотя порой казалось, что до них не больше четверти мили. Ему доводилось читать о том, что волчьи стаи меняют громкость своего воя, чтобы не дать возможности жертвам, равно как и другим волкам, возможным соперникам, точно определить дистанцию. В отношении людей это тоже срабатывало.

В шесть утра Трэвис проснулся, откинул полог палатки и сел, вдыхая морозный воздух, куда более холодный, чем в предыдущую ночь. Видимая линия горизонта отодвинулась дальше, чем когда-либо за все время путешествия.

Аляска или Миннесота?

Он пришел сюда, чтобы найти ответ на свой вопрос. Но пока в этом отнюдь не преуспел. Доводы за и против той и другой позиции сменяли друг друга, циркулируя в его сознании. Дома находились родные и друзья, которые пусть никогда и не скрывали своих суждений, все же относились к его прошлому терпимее, чем кто-либо посторонний. Там находился его брат Джеф, который предложил Трэвису участие в затеянном им бизнесе в области программного обеспечения и с самого начала ввел его в курс дела.

Но, помимо этого, дом был наполнен призраками прошлого, и каждая улочка по соседству с ним проседала под гнетом тягостных воспоминаний.

Аляска — совсем другое дело. То, что окружало его здесь, — безупречная пустота, вовсе не претендующая на то, чтобы в том или ином смысле понять его, и совершенно не пытающаяся вернуть его на старую колею. Отправляясь в Фэрбенкс, Трэвис не взял с собой ничего, даже временами казалось, самого себя. Год назад, в первый свой день на воле, он ни за что бы в такое не поверил, но здесь ему, бывало, доводилось провести целый день, ни разу не вспомнив ни о тюрьме, ни о том, что он сделал, чтобы туда попасть. Здесь он порой вообще не был тем парнем. И черт бы его побрал, если это ощущение не крепло с каждым днем.

И все это пойдет прахом, стоит только ему ступить на прежнюю почву. По этой причине, если не по какой-либо другой, Трэвис полагал, что знает, к какому пути склоняется.

Расстегнув молнию спальника, он натянул штаны, сапоги и перебросил ноги наружу. Трава, еще вчера мягкая, теперь похрустывала под его подошвами. Он постоял, потягиваясь, потом опустился на колени, достал из рюкзака газовую горелку и металлическую чашку: несколько мгновений, и голубое пламя уже с шипением разогревало воду для кофе. Дожидаясь, пока она закипит, Трэвис подошел к обрыву и оглядел сверху долину, благо теперь, когда воздух сделался кристально чистым, вид открывался превосходный.

Он замер. Остолбенел, вытаращив глаза, ошеломленный настолько, что в первое мгновение не способен был даже моргнуть.

На дне долины лежал разбитый «Боинг-747».

За девяносто секунд Трэвис ухитрился упаковать все, включая палатку, и припустил бегом вдоль края долины. Как мог здесь оказаться самолет? И как это может быть, чтобы он просто лежал на земле, а над ним не вились вертолеты, вокруг не хлопотали сотни представителей спасательных служб, вооруженных ацетиленовыми горелками и схемами самолета, осторожно прорезающих фюзеляж в дюжине мест?

Как может быть, чтобы внизу лежал разбившийся самолет, а рядом никого не было?

Там, где он останавливался на ночлег, обрыв над долиной был слишком крут для того, чтобы пытаться спуститься вниз, но в полумиле к северо-западу Трэвис приметил узкий выступ, уходивший вниз с наклоном примерно градусов в сорок. Тоже чертовски круто, но по крайней мере не отвесно. Правда, требовалась немалая осторожность, чтобы, спускаясь там, да еще со всем своим грузом, не полететь кубарем и не переломать себе при этом все кости, в этом случае выжившим пассажирам, если, конечно, таковые имелись, вряд ли стоило бы ждать от него помощи.

Другое дело, что и при благоприятном спуске он мог лишь попытаться сделать что-то лично, поскольку никакой возможности вызвать подмогу у него не было. Сотовый телефон, лежавший в рюкзаке, стал бесполезным в сорока милях от Фэрбенкса, а рация, служившая лучшим средством связи на шоссе, осталась в машине, на парковочной площадке возле топливного склада.

Но, хотя двигаться приходилось с величайшей осторожностью, ему трудно было оторвать взгляд от невероятного зрелища внизу.

Судя по всему, пилоты пытались посадить самолет: он лежал, развернутый кабиной вдоль долины, словно она представляла собой взлетно-посадочную полосу. Позади, более чем на три сотни ярдов, тянулись глубокие борозды проделанного им тормозного пути. Примерно на уровне середины этого следа валялось правое крыло, оторвавшееся от корпуса при столкновении с торчавшим утесом. Лишь слепая удача не дала самолету превратиться в объятый пламенем ад: инерция увлекла корпус дальше по устилавшему дно долины снежному полю, помешав топливу воспламениться.