Последний взгляд Марены - Елизавета Дворецкая Страница 2

– Ну, как тут у вас дела? – Путим сбросил кожух, от которого в духоте избы сразу пошел приятный, свежий и прохладный дух.

– Все, последнее жито выгребла. – Бебреница кивнула на жернов, где Веснояра крутила деревянную ручку, вставленную в отверстие верхнего круга. – Последний хлеб печем.

– Стало быть, по родне пойдем? – Путим улыбнулся. – И то хорошо! Я Ожининых или Ракитиных с самого новогодья не видал! Но сперва к Хотиловичам.

Веснояра и Младина переглянулись.

– И мы с тобой! – в один голос воскликнули они. – И мы сестер с новогодья не видали!

– А не боитесь, что волки по дороге съедят? – усмехнулся отец.

– С тобой, батюшка, не боимся! Пусть они тебя боятся!

Девушки не зря гордились: их отец, средний сын Леженя, уродился самым рослым и могучим мужиком в семье; до женитьбы он несколько лет оставался бессменным вожаком молодежной «волчьей стаи» и после того еще долго славился как лучший боец на всей Сеже и окрест. В нем словно заново родился Залом Старый, основатель рода, о котором рассказывали предания.

Свой род сежанские славяне вели от древнего прародителя Крива-Велеса. Прямым потомком Крива и верховным жрецом племени считался смолянский князь, которому сежане платили дань и таким образом причисляли себя к большому, иначе старшему племени кривичей. Старики говорили, что Залом – не первоначальное имя пращура, а прозвище, возникшее, когда он «заломал» местного голядского князька в рукопашном поединке. Ибо издавна всеми землями вокруг владело племя голяди, а люди славянского языка стали проникать сюда в последние лет двести – где миром, а где и как получится. Лет десять назад Заломичи на старом валу заново построили стены из продольно уложенных бревен взамен обветшавших, еще голядской постройки, и сейчас жили в самом большом и прочном городке на всей Сеже. Голядь же заложила святилище Овсенева гора; там они поклонялись своему богу Овсеню – волхвы говорили, это не то Ярила, не то Дажьбог.

У сежанских кривичей поддерживался старинный обычай – хлеб, выпеченный из последнего зерна прошлого урожая, полагалось разделить со всей родней. А поскольку хлеб кончался, как правило, у всех одновременно, то с разницей в несколько дней все сежане и касняне начинали ходить из веси в весь с караваями из муки вперемешку с растертой белокрылкой, толокнянкой или желудями. Зато заворачивали эти караваи в самые красивые вышитые полотенца. Из последнего зерна с толокнянкой, собранного со всех заломичских хозяек, Бебреница и Муравица испекли восемь хлебов – по числу родов, находившихся с Заломичами не далее седьмой степени родства. Снарядили посланцев в разные стороны: туда, откуда Заломичи брали жен для сыновей, отдавая взамен своих дочерей. Самому Леженю, да и Радоте не под силу было пускаться в дальний путь, и Путим, как старший после них, сам отправился к наиболее близкой родне – Хотиловичам.

Самая близкая родня жила, однако, далеко – целый день приходилось ехать, пользуясь остатками санного пути, сперва по Сеже, потом по ручьям и оврагам через лес.

– К Угляне завернете? – спросила, провожая их, Бебреница.

– Чего по лесу кружить в такую пору, пусть Младинка отнесет.

– В прошлый год ты сам к ней ездил, не обиделась бы…

– В прошлый год санный путь об эту пору еще держался. – Путим покачал головой. – Засядем у нее в лесу, до лета не выберемся!

– Тебе видней, – согласилась жена и взглянула на Младину.

Время от времени каждый из родов волости относил что-то из припасов волхвите, не имевшей своего хозяйства: их полагалось оставлять в известном месте, под дубом. Младина лучше всех знала туда дорогу, потому что еще давным-давно, когда ей только исполнилось семь, бабка Лебедица выбрала ее в качестве бессменной посланницы.

Повесть о том, почему Хотиловичи, потомки прежнего старейшины Заломичей, оказались так далеко от исконного родового поселения, а Угляна, Хотилина младшая вдова, поселилась совсем отдельно в лесу, походила на чудесный сказ. Лет двадцать назад Хотила, иначе Хотислав Гостимилович, по заслугам пользовался всеобщим уважением. Уже имея взрослых сыновей, он взял вторую, молодую жену, из рода Глуховичей. Девка была рослая, красивая, за густые угольно-черные брови в роду мужа ее прозвали Углянкой. В первый же год она родила сына, и все шло хорошо, да приглянулась молодуха тогдашнему волхвиту по имени Паморок. И однажды ночью Хотилина молодуха, обращенная в черную кошку, против своей воли сбежала из дома и от мужа, оставив на лежанке даже исподнюю рубаху, и никто не знал, куда она делась, что с ней стало. Лишь через несколько лет молодой князь смолянский Зимобор, с полюдьем обходивший земли, сумел разгадать загадку и вернуть Углянке человеческий облик. А Паморока на глазах у людей увели под лед водяные девы [1].

Углянка вернулась к мужу, но прежнее счастье в семью не воротилось. Слишком долго она пробыла под властью чар, чтобы снова стать обычной бабой. Весной она ясно видела русалок, а осенью и зимой – мертвых, приходивших к обрядовому угощению. Люди стали ее сторониться, опасаться, и не раз Хотиле намекали, что лучше бы ему не держать в доме испорченную бабу. Но Хотила не пожелал расстаться с любимой женой, которая и без того пострадала без вины. Род Заломичей к тому времени так размножился, что ни места на старом голядском городище, ни хлеба на всех не хватало, и Хотила решил отселиться. Уступив главенство над родом младшему брату Леженю, он ушел с четырьмя взрослыми сыновьями и одним маленьким, сыном Углянки. Обосновались они довольно далеко и жили поначалу неплохо – кругом было много свободного леса, и Хотиловичи ходили «в зерне по шею», как о них с завистью рассказывали.

Но еще через несколько лет, когда умер сам Хотила, Углянка совсем утратила разум: стала заговариваться, кричать, драться с кем-то невидимым… Не спала ночами, сидя до зари у окошка и будто ожидая кого-то. И следила глазами за кем-то в избе, видимым ей одной. Пасынки, опасаясь за собственных детей, выпроводили ее вон: отвезли в пустовавшую избу волхвита Паморока и оставили там жить, лишь доставляли припасы. В избе среди леса ей как-то удалось обуздать мучивших ее духов – а может, помог кто, – и теперь это была знающая волхвита, умевшая изгонять болезни, заклинать нужную для земледельца погоду, договариваться с малыми полевыми, лесными и водяными хозяевами. А главное, способная проводить дух умершего, чтобы обеспечить в нужный срок его возвращение в род новорожденным младенцем. Зимой парни-«волки» делились с ней добычей, летом она собирала редкие травы, которые не всякая хозяйка знает. Осенью ее приглашали оберегать свадьбы от невидимого зла, и она являлась – в волчьей шкуре и с большой лохматой метлой наперевес. Углянка оставалась довольно странной, как почти все волхвы, но теперь, в удалении от жилья, люди не боялись, что ее странности повредят прочим и духи, которых она притягивает к себе, заденут других.

* * *

Когда Путим с двумя дочерьми и племянником Ярко добрались до Хотиловичей, уже начало темнеть.