Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова Страница 20

Да, стоило бы.

Вместо этого она в два шага оказалась снова у окна, коснулась руками стекла и с помощью глееваринских навыков приподняла раму. Сам факт, что она вступает в здание храма Аккӱтликса, в ее случае был тяжелой провинностью, но она об этом не беспокоилась. Если говорить о грехах, которые она собирается совершить в ближайшие мгновения, этот – один из самых легких. Камёлё пролезла внутрь – окно было у самого потолка, почти в трех метрах над полом кельи. Она тихо спрыгнула вниз.

Священник обратил на нее свой взгляд. Он стоял посреди помещения, не двигаясь и опустив руки. Он даже не пытался остановить кровотечение. На ее присутствие он реагировал лишь безразличным взглядом. Камёлё подумала, что уже и вправду слишком поздно.

Она быстро обошла помещение, ладонями провела по стенам и хотя бы чуть-чуть затемнила протонацию от внутреннего зрения зӱрёгала. Затем подошла к священнику и взяла его за залитые кровью плечи. Трёигрӱ установилось мгновенно – оба они находились под влиянием сильных эмоций.

– Не делай этого, – сказала Камёлё священнику. – Аккӱтликс не хочет твоей крови. Они используют тебя.

В его глазах она видела сопротивление самому факту существования такой возможности. Ее слова причиняли ему куда бόльшую боль, чем разодранное лицо. Он был готов сделать все что угодно ради Аккӱтликса – что угодно и без каких-либо вопросов, а еще желательно без размышлений. Величайшая боль казалась ему не такой пугающей, как сомнения.

Священник отступил на несколько шагов. Камёлё чувствовала, как он удаляется от нее и в мыслях, как старается отвести глаза, но шла за ним и поддерживала трёигрӱ, несмотря на его сопротивление. «Я все-таки попробую, – решила она. – Чем дать ему поддаться поражению». Она подкрепила свой взгляд внушением и начала шаг за шагом ломать его решимость, как ее учили на глееваринской подготовке, когда объясняли, как внушить человеку свою волю. «Очнись! Проснись!» Ее приказы пульсировали в его голове. Он сжимался под их тяжестью, и взгляд его стал измученным и несчастным.

– Тебе лгали от имени Аккӱтликса, – произнесла Камёлё. – В твоей жертве нет нужды.

Его затрясло.

– Прошу… – забормотал он.

Из его горла неожиданно вырвался всхлип.

Камёлё замерла в удивлении. Он был так невероятно несчастен, что она просто не могла продолжать. «Рё Аккӱтликс, на что я вообще замахнулась? Почему я пытаюсь вернуть его обратно к жизни?» Она отвела глаза, и трёигрӱ прервалось. «Если я сейчас сломаю его решимость и он очнется, а там у алтаря откажется умирать, его выгонят, как выгнали меня. Разве выживание на чужой земле лучше, чем прекрасная мученическая смерть?» Она снова посмотрела на него, но уже совсем не чувствовала прежней уверенности.

Теперь, когда Камёлё уже не держала его так крепко, священник наконец обрел речь.

– Нет! Это ты лжешь! – выпалил он. – Это воля Аккӱтликса. Это воля Собора – нарушить таинство Далекозерцания. Я с радостью жертвую своей кровью, с радостью… с радостью… я…

Слова умирали на его губах, будто высыхали под ее взглядом. Камёлё поняла, что ей все-таки удалось зародить в нем сомнения. Его изначальную исключительную решимость дополнял страх, которого зӱрёгал своим внушением начисто его лишил. Теперь священник был далеко не так уверен, что действительно хочет умереть на алтаре.

Если он все-таки сделает это, ему будет намного тяжелее.

В этот момент до Камёлё дошел смысл его слов. «Нарушить таинство Далекозерцания?!» Она быстро расшифровала эту слишком возвышенную риторику: зӱрёгал пришел, чтобы выведать содержание какого-то межпланетного разговора, состоявшегося в подземельях храма. Священник не может допустить утечки информации, так как это могло подорвать доверие к Церкви, но в то же время он не может противиться приказам Собора. Удовлетворить обе позиции невозможно: в итоге одно он выполнит, а за нарушение другого заплатит жизнью. Предатель поплатится за предательство, Церковь останется чиста. Камёлё задрожала. «Рё Аккӱтликс, что я натворила?! – мелькнуло в ее голове при взгляде в его глаза, в которых теперь отчетливо отражалась тревога. – Ему ведь не позволят уйти, даже если он захочет».

Она взяла его за плечо.

– Какую тайну ты должен был открыть? – спросила она мягко.

– Я это сделал! – забормотал священник.

Он сбросил с себя ее руку и уткнулся кровоточащим лицом в ладони.

– Я это сделал! – выкрикнул он в полном отчаянии. – Великий Аккӱтликс, дай мне искупить мою вину!

На ее вопрос он, конечно, не ответил, но Камёлё и не рассчитывала на это. Она не сомневалась, что зӱрёгал получил свою информацию – и до нее теперь так просто не добраться. Протонация подземелья вновь безопасно закрыта, и священник уже не заговорит ни с кем, кроме зӱрёгала. Однако она была глеевари. Ей вполне хватило мимолетного фрагмента его воспоминаний, который она успела заметить.

То, что она увидела, выбило ее из колеи.

Пока она пыталась переварить эту вспышку образов, из глубины храма до нее вдруг долетел протяжный, глубокий, ледяной и темный звук труб.

Священник опустил руки и не дыша вслушивался.

– Он зовет меня, – хрипло произнес он. – Голос Аккӱтликса, ты не слышишь? Он зовет меня к себе.

Но она слышала. Совсем скоро придут, чтобы увести его.

Священник обернулся на звук. Он впился в дверь взглядом, полным ужаса и надежды.

«Аккӱтликс, неужели это действительно твоя воля? – мысленно спрашивала Камёлё. – Неужели ты никогда не захлебнешься в этом море крови? Никогда не насытишься?!»

В глазах ее брата Вёикирасӱ были те же экстаз и огонь. Шагая мимо нее по дороге к алтарю, он смотрел на нее, будто не узнавая – с невменяемым, отдаленным выражением: он был уже совершенно в другом мире, наполненный и захваченный знанием, что прямо сейчас он приближается к Богу. Тогда она была на самом дне: в глубочайшей печали, униженная, изможденная постоянными допросами и закормленная упреками, что до той же ситуации она довела и своих отца и брата – оба были невинны. Смерть их отца произошла из-за отказа сердца, когда он узнал о ее якобы предательстве. А Вёикирасӱ решился принести себя в жертву на алтаре, чтобы это же предательство помочь искупить. Но именно тот взгляд пронял ее глубже всего. Ей до сих пор становилось плохо от воспоминания о преданности Вёикирасӱ… о его равнодушии к несправедливости и смерти.

– Беги со мной, – сказала она священнику. – У тебя последняя возможность. Беги сейчас.

Он посмотрел на нее, и в его глазах уже не было и следа неуверенности – осталось лишь возмущение.

– Отступи, искусительница! – вскрикнул он. – Отступи!

Он вдруг бросился к ней, поднял окровавленные руки, сжал ее лицо в руках и впился взглядом в шрамы на ее носу.