Берсеркер: Безжалостный убийца - Фред Томас Саберхаген Страница 20

И еще некоторое количество записей, по возможности полно описывающих беспримерно дерзкое нападение.

Во сне, который казался одновременно и затянутым, и повторяющимся, леди Женевьеве постоянно виделся ее спаситель. Фигура в скафандре, под пластиной шлема не видно лица. Высокий, суровый и сильный мужчина, который заключил ее в объятия, предлагая помощь и защиту, предлагая спасение от…

Возможно, от всего, кроме скверных снов.

А потом из переговорного устройства скафандра раздался его голос и снова назвал имя, как раз перед тем как…

Николас Хоксмур. Да, именно так его и зовут.

Тогда, на борту гибнущего курьера, леди Женевьева радостно приветствовала своего спасителя. Пьянящая радость возвращения к жизни подтолкнула ее распахнуть объятия чертовски талантливому, удачливому и прославленному Николасу Хоксмуру. Какую-то долю секунды он смотрел на леди Женевьеву то ли с нерешительностью, то ли с удивлением. А потом закованные в скафандр руки бережно сомкнулись вокруг нее.

Мгновение спустя Женевьева отскочила от Хоксмура на расстояние вытянутой руки и нетерпеливо воскликнула:

— Вы можете забрать меня отсюда? Понимаете, у меня нет скафандра. Кажется, их вообще тут нет.

И снова его голос — голос Ника, тот самый голос, который звучал с голофафического экрана:

— Никаких проблем, моя госпожа. Мы вполне можем обойтись без скафандра. Поскольку…

А потом…

Если она правильно помнила последовательность событий (кстати, сколько времени прошло с того момента?), то сразу после этого мир исчез в ужасающей вспышке.

Теперь Женевьева усомнилась в том, что последнее воспоминание — этот самый взрыв — было реальным. Но ощущение того, что после этого момента произошло что-то ужасающе не правильное, держалось очень прочно и уходить не хотело.

Воспоминания о крушении курьерского корабля и последующем взрыве казались Женевьеве очень отдаленными, и только это мешало ей перепугаться до полусмерти.

Объятия. Ее тело, окутанное лишь тонкой белой тканью, прижалось к бесчувственному металлу скафандра. И туманная атмосфера отсека таяла вокруг них. А потом — взрыв. Да, это воспоминание ничуть не менее реально и убедительно, чем все прочие ее воспоминания.

А за взрывом последовали видения. Целый мир необычных видений, разворачивающихся со странной ясностью, видений, приводящих Женевьеву в ужас. И теперь это ощущение снова вернулось к ней. Оно было расплывчатым, но укрыться от него было невозможно. Ощущение ужаса, беспомощности перед лицом надвигающейся смерти, неотвратимость уничтожения.

Но на этот раз период прояснения сознания и сопровождающего его ужаса оказался милосердно коротким.

Забвение снова окутало женщину и увлекло ее в темноту, в омут, который глубже любого сна, и это было похоже на полное небытие.

Потом Женевьева плыла через ничто. Наверное, курьер и вправду был уничтожен, и она вместе с ним. Кажется, это довольно важно. Но сейчас все это так далеко…

Через некоторое время Женевьева окончательно пришла в себя. Окружающая обстановка уже самим фактом своего существования свидетельствовала, что Женевьеву все-таки спасли и переправили в безопасное место. Леди лежала на кровати — или, точнее будет сказать, на узкой койке. По множеству мелких деталей можно было понять, что койка находится на борту космического корабля. Над женщиной, в каких-нибудь нескольких сантиметрах от ее лица, двигались тонкие, явственно нечеловеческие, благословенные руки медицинского робота. Видимо, она нуждалась во врачебной помощи, и робот ее оказывал.

А немного дальше, сразу за прозрачным санитарным щитом, ограждающим ее койку, виднелось красивое лицо пилота, добровольно пришедшего к ней на помощь. Женевьева подумала, что никогда не забудет его имени. Николас Хоксмур. Его зовут Николас Хоксмур. Хоксмур с беспокойством смотрел на женщину.

После некоторых усилий леди Женевьеве, которая все еще без сил лежала навзничь, удалось заговорить. Она обнаружила, что по какой-то причине говорить ей очень трудно, — особенно так, чтобы ее услышали.

— Где я? — спросила Женевьева. Неожиданно возникшие затруднения напугали ее, но не сильно. Сейчас это не важно. Главное, что она спасена. А все проблемы медицинского плана можно решить потом.

Хоксмур тут же наклонился поближе и успокаивающе произнес:

— Вы в безопасности, на борту моего корабля. Я зову его «Крапивник». Я недавно перенес вас сюда с борта курьерского корабля. — Он слегка заколебался. — Вы помните курьерский корабль?

— Я помню, что он забрал нас с биостанции. Конечно, помню, как я могу его забыть?

— А меня вы помните?

— Николас Хоксмур, архитектор и пилот. Очень хороший пилот — я должна это признать. — Каждое слово по-прежнему требовало от Женевьевы необычайных усилий. Но она хотела говорить. Она еще не настолько устала, чтобы умолкнуть.

— Совершенно верно, — ободряюще произнес Хоксмур. В его голосе явственно проскользнуло облегчение.

— Как вас называют друзья — Ником?

— Друзья? — Кажется, этот вопрос на мгновение сбил ее спасителя с толку. — Да, имя Ник меня вполне устраивает. А как ваши друзья зовут вас?

— Женни.

— А, ну конечно! Как же еще. Женни… Знаете, что мне напоминает это имя?

— И что же?

— Поэму. Стихи. Может, как-нибудь попозже я их вам спою.

Женевьева попыталась повернуть голову и осмотреться. Белая стена, из которой высовывались руки медиробота, была частью некоей конструкции, ограничивающей Женевьеве поле обзора. Койку, на которой лежала Женевьева, со всех сторон окружали стены, белые или прозрачные, и женщина лежала в этом сооружении словно в ванной.

Внезапно пришедшая мысль заставила Женевьеву встрепенуться.

— А что со всеми остальными?

— С теми, кто летел на курьерском корабле? — Николас тяжело вздохнул. — Боюсь, я ничего не могу для них сделать. Когда я добрался до курьера, большая их часть уже умерла либо находилась на грани смерти. И кроме того, мой медотсек рассчитан только на одного человека.

На какой-то миг Женевьева попросту зависла, как засбоивший компьютер. Ей и в голову не приходило, что все ее спутники погибли. В ее воспоминаниях ситуация выглядела несколько иначе. Но…

— У меня ничего не болит, — наконец пробормотала Женевьева. С каждой фразой речь давалась ей все легче. Ощущение было таким, словно нечто внешнее постепенно приспосабливалось и все удачнее заботилось об ее удобстве. Женевьева вообще-то слыхала, что медотсеки космических кораблей очень хорошо оборудованы, но ей никогда не приходилось проверять это утверждение на себе.

— Что ж, я рад. — В голосе Хоксмура звучали забота и нежность. — У вас и не будет ничего болеть. Не должно, во всяком случае. После такого курса лечения… С вами все будет в порядке.