НЗ. набор землянина - Оксана Демченко Страница 20

Он снова надавил на знак империи, которую я за полчаса научилась ненавидеть всей душой. Над столом постепенно сформировалось объемное изображение довольно мрачного места. Света там было мало, всего одна лампа. Острый, как нож, луч вырезал из пространства белесую сердцевину. Сперва я не поняла, что вижу в границах света. Потому что так изуродовать человека – немыслимо. И, черт подери эту эмпатию, я правда его узнала. Хотя узнать по мясу и торчащим костям того, кого помнишь вполне здоровым… В горле стало до ужаса сухо. Это очень далеко отсюда – в проекции. Ничего сделать нельзя. И подлец, сидящий рядом, знает, что изменения невозможны, и я доставляю ему радость в каждый миг просмотра. Мой Тэй был еще жив и даже в сознании. Не знаю, как можно жить в таком состоянии. И зачем это нужно. Ему зачитывали приговор. Про эту их дурацкую измену, про лишение статуса и в конце сказали «в шлак».

Я сглотнула всем наждаком горла. Ужас был еще и в том, что я понимала: мне показывают картинку, канал односторонний. И все же мой Тэй, он же Альг, знает каким-то одному ему известным способом, что я – вижу. По спине мурашки бегут, до чего жутко и больно. В довесок эта проклятущая тоска пополам с любопытством, как тогда. Только теперь я точно чую: не моя она. Внешняя. За это мое знание генерал, сидящий рядом, отдал бы все на свете. Не знаю почему, но я уверена, так и есть. Поэтому я смотрю и молчу.

Там кто-то шагнул в свет и передернул лязгнувшее. Прицелил в истерзанное тело – и чертова объемная проекция стала крупной, прыгнула близко. То, что выстрелило, было чудовищным, оно разнесло тело и мне казалось, что я вся заляпана кровью.

Точно помню, что я кричала. Что становилось все темнее, я почти перестала видеть, когда из-за спины с ревом возник минотавр и вкатил имперскому уроду по полной. Мой двуглавый шеф вроде клокотал где-то рядом, а я все проваливалась и проваливалась в ничто. Холодное, страшное и окончательное.

– Попей водички, да? За свою добрую Гюль, давай, – знакомо всхлипывали рядом. – Пора домой, возвращайся. Пора домой. Ты сама сказала, бывает худший день. И даже он проходит. Я поверила.

Мало ли, что я могу наговорить при интеллекте, втрое уступающем возможностям морфа? Впрочем, если думаю, значит, как ни противно это признавать – живу. При мне уничтожили Альга, а я – человек, самое живучее мировое чмо – бесхребетно продолжаю дышать и нахожу в таком занятии смысл.

– Самоедство, – упрекнула Гюль, демонстрируя безупречную память. – Про интеллект вообще не верно. По уточненной шкале Лээри следует перемножать базисный показатель с квадратом атипичности. Конечно, это устаревшая шкала, ею почти не пользуются. Есть мнение, что Лээри был из кэфов, понимаешь? Ну, из последних, которые консультировали вроде бы наши старшие расы, когда создавалась габ-система. Только это все давнее, такое давнее, что не понять, где правда, а где легенда.

Я резко села. Темнота стекла с меня, как водя с того гуся, которому все похрен. Голова немного покружилась, я вцепилась в Гюль и переждала.

– Ты читаешь мысли?

– Я улучшенный клон улучшенного… – она грустно улыбнулась, – и так далее. Конечно, ведь ты не создала правило приватности сознания. Хорошо хоть, морф о тебе заботится с недавних пор, иначе допрос оказался бы полезен для империи. Пей водичку. Давай, за добрую Гюль.

– Гос-споди, – просипела я, – это что я о тебе думала, ты – целиком читала?

– Нас многие полагают совершенными… выродками, – поморщилась Гюль. – Я знаю, я вообще хорошо читаю, даже через правила приватности. Я говорила тебе: на мне была охрана бож… бывшего моего. Он и избавился от меня, как я теперь понимаю, осознанно. Я бы отследила нового члена прайда, меня не обмануть сходством. И вот я что скажу: очень редко думают, как ты. Про меня, а не про всех «не таких». Универсум большой, просторный. Нет понимания – нет общения, вот закон. Неписаный, но соблюдаемый. Одни живут прайдами и забыли, что такое дети, другие при зачатии ребенка поедают партнера и побоку вся разумность. Третьи вон – вскармливают от своего мозга. Разные. Не понимаем друг друга. Ненавидим иногда. Презираем часто, отворачиваемся каждый день. Терпимость, вот название. Закон даже. Ты смотришь – и нет у тебя общего мнения о таких, только об одном, кто перед тобой. Это хорошо. Это и должно быть у настоящего служащего габа. – Она вздохнула и подперла кулаком заплаканное лицо. Нос распух, глаза щелочками. Правда, проняло. – Терпимость, это когда отворачиваются. Гадкий закон. Лживый.

– Давно я…

– Нет. Час, наверное, – захлопала она ресницами. – Тебя лечили, хотели передержать в отдыхе сутки. Потом пришел габрал, – Гюль брезгливо оттопырила верхнюю губу и поправила ткань платья, скосив взгляд в сторону, – и велел будить. Опять допрос.

– Габрал, – тупо повторила я.

В сознании сам собой возник такой бравый американский капрал из тупых фильмов. С глазами навыкат, фигурой и мордой Кинг-Конга, воплем: «Кто здесь прав, жирные задницы, вашу мать?». Я посмотрела туда, куда посоветовала Гюль. Увидела минотавра – ну, то есть габрала. Он был куда внушительнее любого кино-жутя… И я спешно порылась в инструкциях.

«Служба безопасности габ-портов набирается из числа рас области неприсоединенных. Живучесть свыше сорока единиц по осреднённой шкале. Силовые параметры…»

– Габрал Рыг, – прорычал минотавр. – Мне нужно знать, что произошло на допросе. Мы ожидали, что это будет бесполезно для империи и безопасно для габбера. Но оказались правы лишь в первой части. Так я думал час назад. Сейчас и это под сомнением. Что видела, габбер Сима?

Я вцепилась в плед, чтобы снова не провалиться в темное и пустое отчаяние. Габрал выпятил титаническую челюсть.

– Живучесть сорок – это много? – спросила я.

– Оторванную конечность выращиваю в полчаса, – буркнул он. Покосился на Гюль. – Проще, чем находиться в помещение с этим… Что еще? Не тяни трипса за хвост.

– У имперских тэев живучесть ниже?

– Двадцать по нашей оценке, я беру именно ранг тэй, там много вариантов, в общем – от восемнадцати до тридцати одного у тор теев. У тебя живучесть – пять, немного подросла с трешки после присвоения статуса, у этого, – он нехотя кивнул на Гюль, – тридцать семь.

– Сорок один в режиме прайда, – уперлась Гюль.

– Молчать, – взвыл габрал.

– Альг ведь мог выжить?

– Мог, в теории. Если теперь он в шлаке, вопрос не имеет смысла, оттуда нет выхода. Транслируй, – велел габрал.

Я скрипнула зубами, Гюль громко сказала «животное», габрал хмыкнул и уставился мне в зрачки. Пришлось вспоминать все, хотя проще было бы умереть, с моей-то ничтожной живучестью… Кажется, я опять кричала. Гюль меня облила водой, отпустило.

– Именно шлак, плохо, – выдавил габрал. Жестом выставил Гюль за дверь. Она показала фигу – у меня в голове отрыла жест? И осталась сидеть. Рыг выпятил челюсть еще страшнее, но стерпел. – Альг сам связался с нами два цикла назад. В предельно закрытом режиме, мы долго не знали, что работаем именно с ним. Речь шла о возможном нарушении стабильности сил универсума. Этот сейф не должен был достичь места назначения с содержимым. Все шло штатно, но империя досрочно уволила габрехта, прикрывая свою игру. Мы не успели допросить, он уже за барьером, в зоне вашего неприкасаемого детсада, – скривился Рыг. – Сейф вскрыли до нас. Альг вроде бы один и успел сообразить, кто в игре. Мы два дня назад строго рекомендовали ему уходить в габ-центр. Он предпочел догнать тот корабль и уничтожить содержимое. Это все. Каждый выбирает сам. Я бы тоже довёл дело.

Конец ознакомительного фрагмента