Голос крови - Клаудия Грэй Страница 21

— Очень предусмотрительно, — кивнул Кастерфо. — Буду знать, что брать с собой в следующий раз.

Лея села рядом с ним на диванчик:

— Вы сегодня поступили очень отважно. И очень бесшабашно, но бесшабашность — как раз то качество, которое я ценю в людях.

— Я недооценил вас, — признал Кастерфо. — И больше не повторю этой ошибки.

Лея вскинула бровь:

— Что именно вы недооценили — мой ум или мое коварство?

Кастерфо ухмыльнулся еще шире:

— Вы недооцениваете мои умственные способности, если думаете, что я отвечу на это.

Лея невольно рассмеялась: этот парень далеко пойдет на политическом поприще.

Кастерфо, приободрившись, решился задать вопрос:

— Если Риннривин не угрожал вам, то чего же он добивался?

— Надеялся уговорить меня за взятки прикрывать делишки его картеля.

Кастерфо напрягся и выпрямил спину, словно это не ей, а ему сделали столь оскорбительное предложение:

— Да как он мог подумать, что вы согласитесь на такое! Ведь всем известно, что вы всю жизнь честно работали на благо Новой Республики…

— В моем прошлом не все так уж безоблачно. — Кастерфо нахмурился, и Лея подхватила плащ, который небрежно бросила на скамейку. Достала из кармана голокуб. — Никто ненавидят хаттов, а я… скажем так, кое-что не поделила с одним хаттом много лет назад. Для него это плохо кончилось.

Она положила голокуб на столик между ними. Кастерфо взял его и покрутил в руках:

— Хотите, чтобы я посмотрел это?

— Не особенно. Не самое приятное зрелище.

— Думаете, я не смогу этого вынести?

Еще сегодня утром Лея бы именно так и сказала. Но теперь она знала, что Кастерфо не просто модник-пустышка, каким она его считала раньше.

— Решать вам.

Он запустил воспроизведение и уставился на мерцающее изображение Леи и Джаббы. Кастерфо не проронил ни слова, пока у него на глазах свершалось давнее убийство. Лея внимательно следила за его лицом, опасаясь увидеть отвращение или, что было бы гораздо хуже, восторг. Но вместо этого на нем отразилось только понимание того, какой опасности Лея подвергла себя и почему Джабба должен был умереть.

Запись закончилась, и Кастерфо глубоко вздохнул:

— Никогда бы не поверил, что женщина способна вырваться из плена хатта и остаться в живых, не говоря уже о том, чтобы лишить жизни его самого.

— Я тоже не верила, пока мы не сделали это.

— С вами был ваш брат, да? Знаменитый Люк Скайуокер? — На лице Кастерфо появилось умоляющее выражение, как у ребенка, которому до дрожи хочется, чтобы ему снова рассказали его любимую сказку. — Но как вам удалось воплотить ваш смелый план?

Лея никогда раньше не рассказывала о тех событиях в подробностях, но теперь вдруг увлеклась, вспоминая, как Люк придумал «подарить» дроидов, как Чубакка вызвался изобразить пленника, как она сама переоделась охотником за головами… Кастерфо слушал жадно, ловя каждое слово.

Многим, кто воевал, нравится рассказывать о своих приключениях. Сама Лея предпочитала молчать. Но теперь она поняла, зачем люди это делают.

— Фантастика! — сказал Кастерфо, дослушав до конца. — Прямо как отчаянные подвиги повстанцев, о которых мне приходилось слышать.

— Так, значит, повстанцы совершали подвиги? Не только теракты?

— Нет. Не только.

Кастерфо не собирался полностью сдавать позиции, но Лея решила быть снисходительной:

— А вы не так уж и плохи, Кастерфо.

Он лукаво взглянул на нее:

— Рад, что вы так высоко меня цените.

— Я серьезно. Вы отважны, умны и вдобавок такой отличный пилот, что мой муж охотно бы взял вас в команду гонщиков, — если надумает, мне придется его отговаривать. У вас масса достоинств для центриста.

Он слегка ощетинился:

— Думаете, мы так уж отвратительны?

— По-видимому, нет, — признала Лея. — Но то, как вы относитесь к Империи… почитаете ее, восхищаетесь ею… Этого я не понимаю.

— Я почитаю не саму Империю. Правление Палпатина означало потакание коррупции и бесчеловечное обращение с простыми гражданами, и я никогда не забываю об этом. — Кастерфо посмотрел ей в глаза и тут же отвел взгляд. — В день битвы при Эндоре мне едва исполнилось шесть лет, но можете мне поверить, я успел испытать на себе жестокость Империи.

За его словами явно крылось нечто большее, но Лея понимала, что сейчас не время допытываться. Она откинулась на спинку дивана, пристально следя за малейшими оттенками выражения на его лице.

— Но тогда почему вы с гордостью выставляете у себя в кабинете шлемы штурмовиков? И как вы можете приветствовать идеи, столь близкие к философии Императора?

— Ну, исторические реликвии — это ведь всего лишь свидетельства прошлого, верно? — Кастерфо махнул рукой, словно прогонял дроида-официанта, попытавшегося слишком рано забрать тарелку. Лея разозлилась, но спустя мгновение он добавил: — Что касается идей, то мы, центристы, всего лишь стараемся непредвзято изучить механизмы Империи и понять, какие из них могут быть полезны. Централизация власти, повышение эффективности и производительности, сплочение всех миров Галактики: скажите честно, разве все это — сплошное зло?

— За то хорошее, что несла Империя, она заставляла слишком дорого платить.

— Полностью согласен. Но что, если мы сможем использовать некоторые хорошие стороны этого строя, не повторяя ошибок Палпатина? — Кастерфо наклонился ближе. — Вы ведь не станете отрицать, что и Новая Республика не всегда поступает правильно.

— Главное, что она не несет тиранию и диктат.

— Да. Только равнодушие и небрежение.

Лея не стала спорить — ей нечего было возразить. Она и сама в последнее время часто думала, что Новая Республика движется в неверном направлении, а именно — под откос.

Молчание принцессы, похоже, придало Кастерфо смелости.

— Популисты стремятся к идеалам, но их подход не идеален, а идеалистичен. При таком подходе лидер должен опираться больше на харизму и консенсус, чем на законные полномочия. Мон Мотма это могла. Но она ушла из политики, возможно, навсегда, а хаос, наступивший в ее отсутствие, обходится слишком дорого. Мы должны найти другой путь.

Он говорил о тех самых недостатках нынешней власти, на которые Лея жаловалась Хану. Но больше всего ее потрясло не то, как похожи оказались их взгляды, а то, как страстно говорил Кастерфо. Если она сама уже готова была признать бесполезной свою работу в сенате, то он все еще верил, что сможет что-то изменить.

И что прикажете делать: сочувствовать его наивности или завидовать его убежденности? Лея, подумав, решила, что одно другого не исключает.