Романов. Том 1 и 2 - Владимир Кощеев Страница 21

Я видел, что женщине явно хочется спросить, с чего вдруг роду Морозовых такая милость, как внимание царского племянника, но такт не позволял ей задать этот вопрос. А я не спешил ничего утверждать — в конце концов, я здесь только ради пары на прием, не более того.

— Виктория Львовна, — объявил Григорий, появившись в дверях, и я поднялся на ноги.

Она плавно спускалась по лестнице со второго этажа, держась кончиками пальцев за перила. Идеально подогнанное по фигуре черное платье, наглухо закрытое под самое горло с рукавами-фонариками, на правой руке — браслет из белого золота, оттеняющий темноту наряда. Волосы собраны в пышный хвост, сразу же напомнивший мне о плюмаже на шлеме, в ушах блестят небольшие серьги с пылающими бриллиантами.

— Виктория Львовна, позвольте мне выразить свое восхищение, — приложив руку к груди, с улыбкой поклонился я. — И примите от семьи Романовых этот небольшой подарок, чтобы глядя на него вы думали о сегодняшнем дне только хорошее.

Я раскрыл футляр, и глаза Морозовой старшей немного округлились. Дочь тоже оказалась несколько поражена красотой изделия, а я подал украшение Инге Валентиновне, и та ловко вплела заколку в прическу Виктории.

— Благодарю, Дмитрий Алексеевич, — вспомнив о приличиях, сказала Виктория Львовна, покрывшись румянцем. — Надеюсь, и для вас этот день будет связан только с хорошими воспоминаниями.

— Вашего согласия быть моей парой на этом приеме — уже для этого достаточно.

Она чуть склонила голову, и я, подав ей руку, повел девушку из дома, не забыв попрощаться с Ингой Валентиновной. Доведя девушку до машины, я помог ей занять место на сиденье автомобиля, после чего обошел с другой стороны и, бросив взгляд на поместье Морозовых, увидел в окне силуэт матери рода.

Мы тронулись с места, и Виктория немного расслабила спину, но при этом оставалась напряжена. Я же поднял обратно стекло, закрывающее нас от ушей охраны.

— Боитесь, Виктория Львовна? — спросил я. — Не волнуйтесь, все будет хорошо, вы же с Романовым.

Девушка улыбнулась через силу.

— Боюсь, есть вещи, с которыми даже вам не справится, княжич.

Да, например, шестнадцать сингуляров, решивших вытолкнуть тебя из реальности.

— Что ж, я допускаю и такое, — ответил я, оборачиваясь к ней. — Но пока вы со мной, вам точно ничего не угрожает. Вы же знаете, дар Романовых — защита.

— Благодарю за поддержку, Дмитрий Алексеевич, — кивнула она с легкой улыбкой.

— Кстати, пока мы едем на прием, и нас не подслушивают, разрешите личный вопрос? — спросил я.

— Спрашивайте, Дмитрий Алексеевич.

— Ваши духи, боярышня. Что это за аромат?

— Вам понравилось? — приложив ладонь к шее, спросила она, чуть отводя взгляд.

— Да, и я думал подарить такие же сестре, — признался я. — Но так и не смог найти ничего похожего. Может быть, вы поделитесь секретом?

Виктория Львовна улыбнулась.

— Я сделала их сама, Дмитрий Алексеевич, — ответила боярышня. — Собиралась продать формулу Светлане Николаевне, она ими тоже заинтересовалась.

— И они будут иметь успех, — заверил я. — Но если вы не против, я бы хотел выкупить ее у вас вперед Салтыковых.

— Род Романовых занимается косметикой? — вскинула бровь Морозова.

— Никогда не поздно начать, — пожал плечами я.

— Раз я ответила на ваш вопрос, Дмитрий Алексеевич, разрешите и вы спросить вас о личном? — собравшись с духом, произнесла Виктория Львовна.

— Конечно, — кивнул я.

— Почему вы на самом деле решили мне помочь? Я заметила при первой встрече, вы не знали ни меня, ни того, что моего отца казнили по приказу царя. Но, несмотря на это, все равно приблизили к себе и оберегаете.

Я помолчал несколько секунд.

— Я прочел дело вашего отца, Виктория Львовна, — заговорил я. — Это прозвучит жестоко, но из-за решения сэкономить на материалах, мост рухнул, погибли сотни людей. Это правда, и с этим ничего не поделаешь. Род Морозовых отдал в качестве компенсации практически все средства. Вы вынужденно заняли позицию главной наследницы рода, от вас отвернулось общество. После сегодняшнего визита в ваш особняк, я полагаю, что и слуг у вас не осталось, кроме Григория. Вы разработали духи, чтобы продать их любому, кто готов купить формулу, чтобы поддерживать род наплаву. Но вы не несете ответственность за действия отца.

Она кивнула, ожидая продолжения.

— Я привык к тому, что меня окружают лицемеры. Открыто нам никто не скажет, что ненавидит Романовых, — произнес я, отворачиваясь к своему окну. — Но стоит мне взглянуть на такого ненавистника, и он падает ниц, чтобы обратить на себя внимание племянника царицы. Я прекрасно осведомлен, как ко мне относятся люди. Я уже не тот юный мальчик, который верит, что можно добиться уважения окружающих, следуя их ожиданиями. Так что теперь я делаю так, как нужно мне, не ожидая от общества одобрения.

— Вы привыкли устанавливать правила сами, — кивнула Виктория Львовна, припомнив наш разговор в первый учебный день.

— Именно, — кивнул я. — А кроме того, я умею ценить красоту и твердость духа. Мало кто на вашем месте нашел бы в себе силы каждый день ходить в университет, где его ненавидят.

Я повернулся к ней и улыбнулся.

— Я прекрасно понимаю: собака лает, караван идет. Как думаете, сколько родов отказалось от сотрудничества с Романовыми, когда сестра отца стала царицей?

— Полагаю, ни одного, — ответила Морозова.

— И вы совершенно правы. Поэтому мнение общества для меня ничего не стоит. И уж тем более я не оцениваю кого-либо по сплетням, которые о нем распространяют.

Машина выкатилась на площадь перед Кремлем, и Морозова вздохнула, глядя через стекло на сердце столицы Русского царства. Здесь уже было полно машин, аристократы помельче спешили прибыть в отведенный этикетом промежуток — перед действительно влиятельными господами и до того, как начнется прием.

Шофер остановил машину перед красной дорожкой, расстеленной перед входом в Кремль. Охранник открыл мне дверь, и я обошел автомобиль, чтобы выпустить Морозову. Когда ее рука коснулась моей ладони, со всех сторон засверкали вспышки камер — журналисты спешили запечатлеть момент.

Взяв спутницу под руку, я повел ее по ковру, привычно держа на лице дежурную улыбку. Виктория Львовна держалась за меня, и я чувствовал, с какой силой ее пальцы впились в мою руку — боярышня была напряжена.

— Романов! Романов! Романов! — доносились до меня голоса акул пера, старающихся перекричать друг друга.

— Кто это с ним? — вопрошали с другой стороны.

Я не обращал внимания, просто подмечал, как много прессы позвали на традиционный прием в этом году. Наклонившись к уху Виктории Львовны, я с усмешкой сказал ей: