Тайна прикосновения - Александр Соколов Страница 21

Однажды, когда сын заснул, Паша стала разыскивать Ваню. Она услышала его глухой кашель в сарае: он пристроился на табуретке за старым верстаком, листал учебники по агрономии. Увидел её, радостно улыбнулся, обнял рукой за талию:

— Прости, родная, что скрываюсь здесь. Но я должен одолеть эти книжки!

— Ванечка, давай сходим к главврачу! Он прекрасный терапевт, пусть послушает твои лёгкие. У тебя не проходит кашель.

— Не обращай внимания! Это у меня всегда в апреле. Пройдёт. Я ж крепкий деревенский парень, кровь с молоком, и все эти истории про «туберозу» не про меня.

Историю про «туберозу» он сам рассказал когда-то Паше. Перебирая струны гитары, он напел ей старинный романс:

Чёрную розу, эмблему печали,

В час расставанья ты мне преподнёс.

Мы оба сидели, мы оба молчали,

Нам плакать хотелось, но не было слёз…

Этот романс, говорят, имел свой жизненный сюжет. Молодому человеку, умирающему от туберкулёза, его девушка приносит прощальную чёрную розу, она принимает решение уйти из жизни вместе с любимым. Здесь вряд ли было что-то придуманное. Паша знала, что диагноз «туберкулёз» был равносилен смертному приговору.

— Ваня, я медик, и ты должен сделать то, о чём я прошу. Не забывай, у тебя растёт сын!

— Хорошо, хорошо. Пашуня! Сходим. Тут и идти недалеко.

Но он так никуда и не сходил. В конце августа Иван снова уехал, на этот раз в Воронеж. В сентябре от него поступила весточка:

«Дорогая Паша! Можешь поздравить! Поступил! Гаврюша Троепольский в лесотехническом институте, мы часто видимся. Жди каникул, привезу мешок подарков для тебя и Бори. Родная, целую тысячу раз!»

* * *

Ваня вернулся летом, и потекли счастливые деньки. Боря первые свои шаги сделал без папы, и первые слова из уст сына Иван услышал уже после своего приезда. Сидеть дома он не привык, только несколько дней понежился рядом с Пашей и опять оседлал свою любимую Резеду из конюшни МТС. Марчуков не мог без дела — поле было его стихией.

Незаметно подошёл август, и Паше скоро предстояло опять остаться одной. В один из погожих дней, когда яблоки наливались на солнце янтарной медвяной желтизной, возле больницы появился Иван, торопливо привязал поводья лошади к жердине коновязи и взбежал на крыльцо. Через несколько секунд он был уже в кабинете главврача.

— Борис Николаевич! Паше срочно необходим отпуск! — прокричал он от двери, не обращая внимания на присутствующих в кабинете.

— Успокойтесь, голубчик! В чём, собственно, дело?

— Дело в том, что у неё погибла мать! Мы сегодня же отправляемся в Кара- чан!

Старков, несмотря на то что Киселёва теперь не жила при больнице, оставил комнату за ней, чтобы она могла приводить с собой ребёнка. Он сразу же распорядился найти старшую сестру.

До Паши, казалось, не доходил смысл того, что говорил ей Иван: «Мне позвонили в МТС, сказали, что твою маму сбил трактор. Она умерла сразу.»

Трактор? Как мог трактор сбить человека? Ведь это же не машина!

Паша находилась в том состоянии, когда человек начинает делать всё механически: она двигалась, казалось, слышала то, что ей говорили. Ольга Андреевна сказала ей: «Пашуня, надень тёмное платье, чёрный платочек». Она так и сделала. Ни одна слезинка не упала из её глаз, но она непрестанно возвращалась к этим трём словам, звучащим в ней, как эхо: «Она умерла сразу.» Моя мама умерла? Как она могла умереть? Она ещё молодая, рослая, сильная. Красивая, добрая. Она умерла сразу?

Кто-то что-то перепутал. Может, ошиблись фамилией?

За всю дорогу она не произнесла ни слова, не плакала и всё думала о том, что всё выяснится, когда приедут.

И всё действительно выяснилось. Её маму убил не трактор, а два пьяных тракториста. Они ехали мимо по дороге и закричали ей ещё издалека:

— Эй, тётка, садись, подвезём!

Статная, ещё красивая женщина в ответ махнула им рукой: мол, проезжайте. Тогда весельчаки решили попугать несговорчивую, направили машину на неё. В последний момент они лихо свернули в сторону, но именно в эту сторону решила броситься, спасаясь от пьяниц, Мария.

Заграничный трактор «Нати», следы гусениц которого остались на теле матери, останется навсегда в памяти Паши как таинственный исполнитель неведомого зла руками отпивших разум людей. С этих пор она станет всей душой ненавидеть каждого пьяного мужика: если она видела такого, мгновенно, в зависимости от портретных особенностей лица, перед ней возникала морда хряка, вепря с клыками (такая голова когда-то висела на стене в их хате), медведя, волка или быка.

Маму схоронили на сельском кладбище, рядом с дедом. Ваня не отходил от жены. Девять дней они пожили в осиротевшем доме и вернулись в Алешки.

Уже на следующий день по возвращении Паша проводила Ивана на учёбу, в Воронеж. Она вышла провожать его за ворота дома, в чёрном платье и чёрной косынке, уронила голову на грудь мужа и разрыдалась.

* * *

В скором времени в Алешки к Марчуковым нагрянули гости. Кто бы мог подумать! В военной форме, с лётными петлицами на воротнике гимнастёрки, перед Пашей стоял Жорж, брат Зиночки! Он окреп, возмужал, и форма делала его ещё более привлекательным. Обняв за талию, он помог спрыгнуть с телеги девушке, жгучей брюнетке с ярко накрашенными губами.

— Галочка, моя жена! — представил он отцу свою спутницу, после чего обнял его. — А где мама?

— Дома мама, дома. Что ж не сообщил о приезде?

— Командировка, папа. Ещё не знал, получится ли, потом решил сюрпризом.

Георгий не узнал Пашу, хотя и был в курсе, что Ваня женат и у него растёт сын.

— А это что за бутуз? Поди, мой племянник Борька? Вот мы сейчас гостинцы для тебя сгружать будем!

Белобрысый мальчик от калитки наблюдал, как возница снимает два громадных чемодана с подводы. Жорж подошёл, взял мальчика на руки, улыбаясь, стал разглядывать.

— Ей-ей — марчуковская порода! Ай да младшенький брат — обскакал меня!

Галина, ревниво поджав губы, смотрела, как её муж обнимает чужого ребёнка. Она мельком, как пустое место, окинула Пашу взглядом и подошла к Петру Агеевичу:

— Галя! — представилась, не смущаясь от пристального взгляда отца.

Очень скоро Паша поняла, что Галина не из тех, кого вообще можно смутить. Пока Жорж беседовал с родителями в комнате, Галина наблюдала, как Паша орудует возле плиты. Она не предложила свою помощь, присела возле стола на кухне, откровенно разглядывая Пашу:

— Ну, что, подруга, придётся потесниться на время! Мы ненадолго.

— Я тебе не подруга, а выходит — родственница. Дальняя! И у меня есть комната в больнице, так что я не помешаю, — быстро ответила Паша, сузив глаза. — Вот, смотри: здесь лежат тарелки, здесь вилки. В этом ведре греем воду для посуды. Так что принимай хозяйство!