Люди полной луны - Александр Экштейн Страница 23

— Федя, ну что ты, в самом деле, все время кабак да концерты. Пойдем сегодня ко мне, дома никого не будет.

— Ну да! — обрадованно заревел тогда в трубку Фелякин, изнемогающий от сорока лет, двух детей и невменяемой от хронического недовольства жизнью жены. — Ну да! — ревел Фелякин от предвкушения хотя и сочиненной, но все же почти не проституционной любви со стороны юной женщины. — Ну да! — кричал он тогда в трубку.

В тот вечер все складывалось хорошо.

— Я на дежурстве до завтра, — сообщил он жене.

— Да хотя бы до послезавтра, — отмахнулась от него жена.

И надо же, пришел любить и быть любимым, а она, нежная и желанная, вся в дерьме и окурках, которые некультурные граждане частного сектора в районе Бытхи бросают в свои выгребные ямы. В Фелякине как будто бы все оборвалось, любовь прошла, но в этот же вечер он сам, лично, задержал исполнителей этого замысла и не оставил мысли добраться до заказчика, босса, Саркиса Вазгеновича Ольгерта.

— Шестерки хреновы, говорят, что сами до этого додумались, но брешут, сами они вообще думать не могут. А этот… — Начальник КПЗ слегка запнулся, глядя на старика. — А этот дед сдохнет скоро. Зачем тебе такая компания, Аскольд Борисович?

— Ничего, я здесь побуду, — упрямо настаивал на своем Аскольд.

— Ну и черт с тобой, — потерял Фелякин интерес к Аскольду и, выйдя в коридор, захлопнул двери камеры.

— Дед, а дед, — прицепился один из парней, унизивших любовь Фелякина, к старику. — За что тебя прикрыли, за изнасилование?

Робко сидящий на краешке нар старик бестолково поводил головой и, подняв слезящийся взгляд на парня с элегантной кличкой Лом, проговорил:

— Я не знаю сынок, говорят, что кого-то убил. Говорят, мужа дочкиного ножом ударил, а они заявление написали, и теперь я в тюрьму, а дом, что я своим горбом построил, ей достанется. Вот так…

Старик заплакал, а Лом, лежа на нарах, уперев взгляд в потолок, вывел наглое и поэтому наиболее точное резюме незнания:

— Сейчас только идиоты детьми обзаводятся. За это в тюрьму сажать надо. Я же не писал заявление на жизнь, а меня взяли и родили, теперь вот в тюрьме сижу.

По лицу Лома было видно, что его упадническая философия кончится через десять минут. На его лице была видна такая любовь к жизни, что за ее продолжение он смог бы убить любого, и не одного. Двери в камеру вновь открылись, и дежурный крикнул Аскольду:

— Иванов, на выход, к тебе пришли.

— К вам пришли, Иванов, собирайте вещички. Собирайте себя на далекий этап, — пропел Аскольд, подымаясь с нар, чем несказанно изумил сержанта, сокамерников и самого себя. «Видели бы меня члены правления банка», — подумал он.

В кабинете для адвокатов сидели адвокат Арон Шпеер, Карандусик и радостно вскрикнувшая при появлении Аскольда Ирочка Васина. Аскольд с удивлением взглянул на Ирочку, но разговаривать стал с Карандусиком:

— Ну что там у тебя, Сергей Иванович, все выяснили, идем домой?

— У меня, то есть у тебя, адвокат. Вот, знакомься, Арон Ромуальдович. — Карандусик указал на деликатно потупившегося Шпеера. — А вообще-то все хреново, тебя сместили и вывели совсем из структуры банка. Вот, почитай…

Карандусик протянул Аскольду свернутую газету. Аскольд развернул ее и удивленно поднял брови. Это оказалась «Таганрогская правда», некогда прикормленная им до неподвижного ожирения. Статья в ней называлась «Если бы не милиция…», и там говорилось:

«Если бы не милиция Сочи, которая задержала у себя в городе нашего некогда уважаемого земляка и мецената Аскольда Борисовича Иванова, председателя Азово-Черноморского банка, то мы бы, простые граждане, так и не узнали, что этот оборотень на самом деле извращенец и растлитель малолетних, который имеет тесные связи с организованной преступностью и сейчас находится под стражей в следственном изоляторе города Сочи по подозрению в убийстве нашего земляка Сергея Андреевича Васильева, боевого офицера, прошедшего ад войны в Афганистане. Вот так-то, дорогие горожане и подписчики нашей газеты. Мы порой заглядываем в рот всем этим новоявленным богатеям, берем их деньги для помощи больным и осиротевшим детям, а они под покровом ночи насилуют наших детей и убивают их отцов».

— Что за чушь?! — раздраженно вскрикнул Аскольд и отбросил газету.

— Дело не в этом, — перебил его Карандусик. — Газета гавкает, караван идет. Туг кто-то посерьезнее на тебя катит. В какой-то степени, не пойму в какой, вот эта мормышка тоже замешана… — Карандусик кивнул в сторону Ирочки, преданно и радостно глядевшей на Аскольда. — Такого случая не припоминаю. Прямым ходом из аппарата правительства связались с нами и прямым текстом с полным откровением сказали: «Если вы не отстраните вашего председателя правления от всех дел банка, то у вас будет аннулирована лицензия на все виды банковских услуг». Интересно, где это ты настолько засветился? — Карандусик недоумевающе пожал плечами и замолчал, мрачно разглядывая поверхность стола.

— Кхм, я думаю, — вмешался Арон Ромуальдович Шпеер, — я думаю, что вам надо вспомнить все контакты последних недель. Уверен, что разгадка где-то рядом. Вспомните, что вас неординарно злило, раздражало, что вызывало опасения, страх, чувство оскорбления. Вспомните все. Ведь Сочи в обрамлении бархатного сезона то же, что и Москва, здесь все наполнено начальством, шулерами и шпионами…

Дальше Арон Ромуальдович Шпеер мог не продолжать. Все, включая Ирочку Васину, одновременно вспомнили ресторан «Лимпопо» и опереточного Люцифера в белом

костюме, преподносящего букет синих тюльпанов и черных роз Ирочке, которая, впрочем, уже знала о нем гораздо больше кого-то из находящихся в кабинете.

После задержания Аскольда, сразу же после того, как его буквально выдернули из Ирочки Васиной, сразу же после всхлипа в том месте, вокруг которого сосредоточены все надежды на будущее человечества, в Ирочке Васиной что-то вздрогнуло, выпрямилось и стало серьезным. Как будто бы именно в этот момент из яйца судьбы вылупился ангел-хранитель и распрямил свои пока еще влажные и пока еще слабые крылья…

Ирочку группа захвата лишь мимоходом обшарила глазами и удалилась, толкая перед собой разозленного своей беспомощностью Аскольда. Лишь старший группы лениво спросил:

— Ты кто?

— Я его невеста. Мы завтра идем в ЗАГС, — соврала Ирочка и сильнее закуталась в одеяло.

— Малолетка или проститутка? — не обратил на ее слова внимание Ростоцкий, это был он, и выжидательно посмотрел сквозь прорези черной маски.

— Я его невеста, хам! Я сегодня же позвоню отцу, он начальник ГУОПа в Санкт-Петербурге!

На этот раз Ирочка не соврала.

— Ну да, извините, — без тени раскаяния извинился Ростоцкий. — Это хорошо, тогда он поймет мои вопросы к вам правильно. До свидания.