Горец. Вверх по течению - Дмитрий Старицкий Страница 23

— Какой такой трофей? — недоуменно поднял борон бровь. — Военным строителям никакие трофеи не положены.

— Что с бою взято, то свято, — брякнул я с детства въевшуюся в подкорку фразу.

— Так ты еще и упорствуешь в своем преступлении… — покачал головой барон, и развел руками, тем показывая вражескому графу, мол, с какими дикарями ему приходится иметь дело. — Так вот что, Кобчик, верни его сиятельству золотые часы, которые ты у него украл и сдай не положенное тебе по Уставу оружие.

Все‑таки отомстил ротный мне с Уставом, злопамятный аристократишка. И видя, что ничего я ему сдавать не собираюсь, хлопнул в ладоши.

В палатку ввалилось четверо унтеров во главе с ротным фельдфебелем, и взяли меня в коробочку

— Как это знакомо все, ваша милость, — вальяжно протянул пленный офицер. — У нас в южных горах у теплого моря горцы такие же дикари.

В это время унтера сняли с меня портупею с револьвером, споро обшмонали, вынув из карманов часы и наваху. Все это положили ротному на стол.

— Ты арестован, ефрейтор Кобчик, — барон ехидно выделил интонацией слово 'ефрейтор'. — И за твое воинское преступление тебя будет судить военно — полевой суд. Империя — цивилизованная страна и поощрять дикие нравы отдельных народностей ее населяющих не собирается. Увести его.

Вроде ротный это все мне говорил, но не для меня…

И вот я уже третий день сижу в этом сарае под замком на хлебе и воде. Ну, почти… Гостинцами меня, считай, завалили. И лесовики, и Гоц, и инженер… Мои подчиненные чертежники… И даже унтер Прёмзель, который меня по приказу ротного арестовывал, и тот приперся ко мне на тайную свиданку с маленькой фляжкой водки в кармане. Я и не догадывался, сколько людей в батальоне мне искренне симпатизируют. Или ротного не любят. Одно из двух…

Прёмзель меня и просветил, как мой пленник стал пленником ротного. Пока я лазил по лесу в поисках остатков вражеской разведки прибежал из лагеря на позиции барон, увидел вражеского офицера и представился ему полным титулом, а тот в ответ и заявил.

— Я граф Пшездецки. Ваш пленник, барон.

И ведь, собака фон — барон теперь в полном своем феодальном праве на пленного. Старые феодальные статуты пока еще никто не отменял. А я как последний лох не произнес нужных ритуальных фраз корнету о пленении… и в пролете.

— А что инженер сказал на это? — спросил я взводного.

— А что инженер? Интеллигенция… — унтер даже сплюнул в угол. — Отдал барону саблю этого графа.

И повторил презрительно.

— Интеллигенция… Помнит она, что отцы их крепостными был у такого же барона. Вот и сократился. Поротая задница долгую память имеет. Вам — горцам этого не понять. Вы всегда были свободные.

— А что со мной теперь будет? Расстреляют? — попытался я узнать свою судьбу.

— Вряд ли… — почесал затылок Прёмзель. — Но мимо арестантских рот не пройдешь. И с будущим гражданством заранее простись.

— Ладно… — облегченно выдохнул я. — И в арестантских ротах люди живут.

И допил из фляжки последний глоток водки.

А теперь вот майор решает мою судьбу.

— Так вот… — наконец‑то прервал затянувшуюся паузу комбат. — И суд сюда не приедет, и ты к нему не поедешь.

Удивил, так удивил. Нечего даже сказать. А майор продолжил.

— За попытку мародерства на поле боя я тебя уже разжаловал из ефрейторов, и об этом уже объявлено перед строем. Тут такая тонкость есть, что за одно и то же преступление по Императорскому указу от прошлого года дважды не наказывают, — видя откровенное замешательство на моей морде комбат усмехнулся. — Но… по бумагам ты и не становился ефрейтором вообще. Ты уж прости, но так получилось, что не успели мы это в штабе как следует все оформить… Так что держи свои 'чистые' документы, старший сапер военно — строительного батальона Савва Кобчик, а заодно направление в школу унтер — офицеров и литер на поезд до Вольфберга. И мой тебе настоятельный совет, выбери там, на выпуске, себе другой род войск. Не возвращайся к нам. Барон мстителен. Тебя будет сопровождать инженер батальона и двое конвоиров… с оружием. Ты их знаешь, сам им оружие вручал. Проводят тебя до вокзала и сами уедут в школу полевых разведчиков. А для всех остальных в батальоне тебя увезут как арестованного в трибунал.

— А мне дадут выбрать род войск? — только и спросил я, сомневаясь.

— Тебе дадут, — убежденно сказал майор. — Сам увидишь. И это еще…

Командир батальона протянул мне мой же трофейный револьвер, но уже с серебряной пластинкой на рукояти, на которой было выгравировано четким рубленым шрифтом: 'старшему саперу Савве Кобчику за спасение офицера на поле боя'. Дата. Подпись. Когда только успел?

— Носи с гордостью на законных основаниях. Вот приказ о награждении тебя именным оружием, как командир отдельной части я имею на это право. Жаль только что из‑за интриг аристократии не могу этого сделать перед строем. Удачи тебе, Савва.

И ушел.

А я остался в 'камере'.

По — прежнему под замком…

Арестованный…

С заряженным наградным револьвером в руках.

Очешуеть!

Утром меня специально провели под вооруженным трофейными винтовками конвоем без ремня по всему лагерю мимо палатки ротного. Этим зрелищем моего унижения насладились как сам барон, так и его сиятельный пленник, находившийся в окружении хлопотавших над ним гражданских врачей, вызванных в наше расположение из ближайшего города. Нашего батальонного фельдшера аристократам было мало или не по чину. Судя по их довольным рожам зрелище моего позора фон — баронам понравилось.

'Да, — подумал я, кто еще тут будет больший интриган, если прикинуть к носу… комбат или барон, я не знаю. Но вряд ли бы комбат так высоко поднялся, если бы не было у него таких способностей'.

Потом меня посадили с конвоирами на инструментальную повозку и повезли к станции. На телегу заранее были уложены наши ранцы, большой медный чайник и еще какой‑то вещмешок.

Возница щелкнул вожжами и пара стерхов неторопливо порысила по проселку.

Инженер нас встретил у лагерного шлагбаума верхом на трофейной вороной кобыле. А свою лошадь он вел под вьюками на чембуре. Махнул нам, чтобы мы ехали за ним и коротким галопчиком поскакал по дороге.

Дорога до станции прошла скучно. Все мои попытки начать разговор конвоирующие меня лесовики пресекали одной фразой 'разговаривать не положено'. На третий раз для большего моего понимания кивнули на спину возницы, и я замолк, оставаясь в полных непонятках.

На станции мы минут двадцать ожидали инженера у фигурно выстроенного деревянного дебаркадера с резными колоннами. Сам инженер скрылся в кабинете военного коменданта, расположенного в деревянном же здании вокзала.