Зона Посещения. Избиение младенцев - Александр Щеголев Страница 24

Черта, как говорит папа, произнося это слово с особым выражением. С большой буквы – Черта.

Ждал я, конечно, сюрпризов, но всяко не от Черты. Ведь я уже ее преодолевал, я уже входил в Зону не далее как сегодня – на «игровой площадке»! И ничего такого не было… вроде бы… или было? В памяти послушно всплывало ощущение, на которое я тогда не обратил внимания, которое было задавлено страхом за маму. Зона будто толкнулась мне в лицо – поздоровалась, а я и не заметил… Заметил сейчас.

Попробуй не заметь! Даже, прошу прощения, в штанах стало тесно, образованные люди называют это эрекцией. Наркоманский «приход», внезапный кайф, что это – ирония, издевка? Или поцелуй? Честно сказать, я чуть не заплакал, когда все кончилось. Так хорошо было…

Поцелуй Зоны.

А что? Многие испытывают необычные ощущения, пересекая границу между человеческим и нечеловеческим мирами (многие, к слову, не испытывают ровным счетом ничего), и ощущения эти практически всегда неприятные. Иногда пугающие. У кого дрожь и трясучка, кого жар пробирает, кого холод. Не любит Зона гостей. Но должен же быть хоть кто-то, кому она рада? Почему бы не мне?

Насчет радости, которую ко мне здесь испытывают, – шутка. Нервы, ребята, нервы…

Линия, где начинается запретная территория, прочерчена Зоной с истинной любовью к геометрии и отлично видна в любом месте Периметра. Восточный КПП не исключение. Сквозь тектонические трещины повсюду в асфальте пробивалась трава, но если по нашу сторону это были нормальные живые сорняки, то по другую – бурая поросль, жестяная на вид, явно без фотосинтеза. Очередные уродцы-мутанты. Вдобавок черная колючка добавляла мрачности в эту линию терминала. Колючка, кстати, долгие десятилетия пыталась выжить из Зоны земную растительность, но так и не справилась. Какого происхождения были эти угольно-черные кусты, похожие на проволоку, неизвестно, скорее всего неземного, но кто знает, может, тоже что-то мутировало?

В Зоне мутирует все без исключения – и растения, и животные, и люди, и законы природы.

Законы мы оставили позади, жабам с КПП. Жабы – потому что форма соответствующего цвета. В нашей провинции (я читал) испокон века так называли вояк, но если, скажем, раздеть любого из этих молодцов – человек как человек, даже улыбаться, наверное, умеет.

Начальник караула оказался хорошим знакомым Эйнштейна, однако улыбнулся он всего один раз. Это когда Эйнштейн сказал, что я – «образец» из «Детского сада», а в Зону он меня ведет, чтобы проверить, как на мутантов действует аномалия «лунный свет», выявленная в районе бывшего административного центра города. Кстати, именно это же было написано и в его командировочном предписании: научный эксперимент, санкционированный начальством.

– Дьяволу – дьяволово, – одобрил начкар. – Проверь по полной. Опрокину за тебя стопочку, когда вернешься один. Возвращайся один, Эли.

И вот тогда улыбнулся. Хоть и ни разу не шутил.

Документы на вход он просмотрел вполглаза, разве что пропуска наши изучил чуть внимательнее. Плевать им тут было, зачем институтские прутся в Зону, лишь бы сталкерское отродье (то бишь я) поскорее покинуло их маленькую крепость. Привычная реакция на мутантов. Непривычным было только то, что в фокусе этой глухой ненависти оказался я сам – впервые в жизни…

Было два пополудни.

– Вперед, – скомандовал Эйнштейн. – Ты первый.

– Типа «отмычка»? – осведомился я. – Отпирать мною ловушки?

– Не говори ерунду. Начало маршрута ты проходил раз десять, пусть и на тренажере, так что тебе здесь все знакомо. Считай, тренировка.

– Есть, командир!

Я храбрился и фиглярствовал, потому что потряхивало меня конкретно, а «поцелуй Зоны», между нами, только усилил страхи. Тренажер – оно, конечно, дело полезное, но… Картинки, рожденные нейроиндуктором, соотносятся с реальностью, как бутафорское пирожное с пирожным из бисквита и крема: по виду разницы никакой, пока не попробовал на вкус. Проецирование чувственных образов непосредственно в мозг обладает всего одним, но решающим недостатком: как бы ни был хорош смоделированный мир, подсознание каждое мгновение помнит, что на самом деле ты лежишь в саркофаге.

Страх не тот.

А здесь – все настоящее: ветер, запах, хрустящий под ногами щебень, иное небо над головой.

Но маршрут и вправду знаком.

– По дороге? – спросил я у босса.

– Пока так. Направление – перекресток. Медленно.

– Потом налево?

– Не уверен, что пойдем через перекресток, по ходу решим. Не отвлекайся. Третье золотое правило сталкера помнишь? Голова вращается влево и вправо, а глаза при этом вверх-вниз. Давай, давай, не дрейфь!

– А первое и второе?

– Потом напомню при случае. Не забудь про символическую гайку.

Я вытащил гайку из мешочка на поясе и кинул ее перед собой. Делать это было совсем не обязательно, во всяком случае, не здесь. Так что символическая, ага. «Первый шаг начинается с первой гайки». В условиях постоянной опасности любое обычное действие легко превращается в ритуальное и становится источником суеверий. Кто-то потом стыдливо называет это традицией.

Я сделал шаг, потом еще шаг.

Защитный костюм практически не сковывал движений и был на удивление легким. Если не врали, то в рабочем режиме, то есть с забранным шлемом-капюшоном, стопроцентно герметичный. Мало того, он еще и от жары спасал, создавая внутри комфортную среду. Композитные материалы, нанотехнологии, что вы хотите. И если обычные институтские спецкостюмы ярко окрашены, чаще всего в оранжевый цвет, то наши с Эйнштейном были военного образца, грязно-серые.

Сейчас головы и руки у нас были открыты. Капюшоны свободно висели на спинах, перчатки покоились в поясных сумках.

Эйнштейн, кроме обычных и понятных вещей, зачем-то нес мотоциклетный шлем, привязанный ремешками к рюкзаку. На мой вопрос, на чем ездить собрались, загадочно ответил – это чтоб на мне не поездили.

Еще шаг!

И пошло…

– Из пробника все-таки постреливай, мало ли, – подсказал сзади Эйнштейн.

Интересно, кто из нас больше волновался, он или я?

Пробник был у меня в руке. Штучка вроде детского пружинного пистолета, выбрасывающего пластиковые или стальные шарики в зависимости от вкусов владельца. Магазин на пятьдесят шариков, максимальная дальность – пятнадцать-двадцать шагов. Существовал также пробник другого типа, пневматический, использующий те же боеприпасы, – по сути, настоящий пневматический пистолет. Стрелял он далеко, но пользовались им в крайних случаях, слишком уж шумный. Эту штуку я тоже имел на вооружении. Как и маркер, конечно, однако маркер – отдельная песня… Так вот, нынешние профи предпочитали пользоваться не гайками, а пробниками и маркерами. Хотя непременный мешочек с брякающими железками лежал в разгрузке любого самого наворочанного профи. Традиция, она же суеверие…