Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже Страница 25

– Что-то вроде этого, – кивнул Танкред, благодарный Энгельберту за то, что тот помог прояснить его мысль. – Я согласен, что эти создания нечестивы, следовательно, в качестве таковых должны быть повержены, а затем изгнаны из всех христианских пределов. И все же я сомневаюсь, что они действительно адские отродья.

Говоря это, Танкред отчетливо осознавал, что кривит душой, и прежде всего по отношению к самому себе. Его внутреннее смятение точно не имело никакого отношения к давнему христианскому спору между теми, кто видел везде след лукавого, и теми, кто полагал, что человек не нуждается в помощи дьявола, чтобы творить зло. Нет, он отлично знал истинную причину и делал все возможное, чтобы не дать этим мыслям всплыть на поверхность из глубин своего подсознания.

– Ладно, поторопимся, – бросил он, чтобы скрыть неловкость. – Я не хочу, как вчера, битых полчаса искать место в столовке.

– Ты прав, – согласился Льето, – иначе придется лопать на полной скорости, чтобы успеть к старту.

* * *

Ч – 3:52

Петр Пустынник был счастлив. Его проповедь имела ожидаемый успех, и даже больше того. Помимо бурного одобрения толпы, он ощутил тот порыв воодушевления, что пронесся среди собравшихся, ту электризацию умов, которые, когда ему удавалось их добиться, приводили его в состояние высшего экстаза. Это доставляло ему такое острое удовольствие, что у него иногда даже возникало чувство вины, словно он совершал нечто греховное. Но он раз и навсегда решил для себя, что будет считать эти нравственные сомнения пустыми придирками, ибо трудился во имя величайшего дела: дела Божьего.

Проповедь отняла у него столько сил, что, когда он вышел из центрального нефа, ему пришлось ненадолго присесть. Мгновенно к нему устремилось множество дьяконов, протягивающих ему стакан воды, утирающих лицо прохладными салфетками и помогающих снять длинное черное облачение, которое он упорно носил, несмотря на занимаемые теперь высокие посты. Этот явный знак смирения представлял для него очень значимый символ.

Радость, снизошедшая на него после окончания проповеди, была внезапно омрачена появлением широко улыбающегося папского легата, епископа города Пюи Адемара Монтейльского.

– Мой дорогой Петр, я непременно хотел быть первым, кто вас поздравит!

Означенный Петр встал и, приветствуя прелата, склонил голову. Было заранее обговорено, что в силу особых обстоятельств военной кампании от обычно соблюдаемого священниками по отношению к епископу протокольного этикета временно откажутся. В качестве Pгаеtor peregrini данного крестового похода Петр не мог склониться и поцеловать перстень епископа, будь то даже Адемар Монтейльский.

– Какая великолепная проповедь! Какая пылкая речь! Как должен возрадоваться Господь, когда подобные слова возносятся к Нему!

Петр ответил вежливой улыбкой, хотя, будь его воля, лучше закатил бы ему пощечину. Лицемерие прелата было отвратительно; ни для кого не секрет, что Адемар предпочел бы увидеть, как труп Петра выносят из Камеры забвения, нежели явиться с такого рода изъявлениями восторга. Однако политическая необходимость рассудила по-другому.

Возвышение Петра Пустынника на протяжении двух последних лет оказалось головокружительным. Этот амьенский монах впервые привлек к себе внимание в 2202 году, когда вопреки всем военным запретам совершил паломничество к руинам священного города – Иерусалима. Он отправился пешком, увлекая за собой толпу правоверных, коих и довел до средиземноморских границ НХИ: до западного побережья Босфора. Там он пустил в ход все средства, чтобы получить разрешение и технические возможности, дабы пересечь пролив, чем привлек к себе внимание всех средств массовой информации христианского мира. Кем был этот блаженный, желающий с риском для жизни попасть на зараженную радиацией землю и втянувший в эту авантюру тысячи паломников? Так и не добившись желанного разрешения, он встал временным лагерем на берегу Эгейского моря, твердо решив любым способом выкрутить властям руки.

И там во сне ему однажды ночью явился Христос.

Сын Божий приказал ему присоединиться к сражению с неверными и поднять армию, дабы привести христиан к победе. Вечно жадные до сенсаций информационные каналы коршунами набросились на событие, неустанно донося до общего сведения любое заявление этого увлекающего за собой толпы монаха.

А поскольку всего лишь несколькими месяцами ранее был объявлен крестовый поход на Акию, Петр ни на мгновение не усомнился в значении полученного им послания. Босой и в одной рясе, он пустился в путь к Риму, неся от города к городу проповедь священной миссии во исполнение воли Всевышнего. Его ораторские таланты были таковы, что поток кающихся грешников без конца нарастал, а идея крестового похода – и без того всячески пропагандируемая средствами информации – мало-помалу обрела действительно внушительную силу.

Политические комментаторы не ожидали, что верховный понтифик согласится принять этого блаженного, однако двери Ватикана широко распахнулись перед ним. Отчет о встрече гласил, что обе стороны по достоинству оценили друг друга. Для Урбана было приятной неожиданностью увидеть перед собой человека пылко верующего, но обладающего живым и ясным умом, вполне способного уловить все нюансы обязательных условий, которые выдвигает операция такого масштаба, как крестовый поход; Петр же был ослеплен встречей с этой почти мифической личностью, первым папой после Великого Хаоса и человеком, возродившим идею Dominium Mundi. Поэтому проповеднику, разумеется, было предложено принять участие в крестовом походе.

Следует заметить, что в тот момент на роль руководителя этой военной экспедиции прочили епископа города Пюи Адемара Монтейльского. Уже много лет он был папским легатом, посланником, сумевшим добиться особенно больших успехов при различных европейских дворах, а главное – давнишним другом брата короля Франции, Гуго де Вермандуа, будущего капитана «Святого Михаила». Если с политической точки зрения все эти достоинства делали его наиболее вероятным главой крестового похода, то для средств массовой информации он был темной лошадкой. И вот, едва увидев появившегося в ближайшем окружении Урбана Петра Пустынника, епископ мгновенно понял, что этот харизматичный проповедник его затмит.

И действительно, с течением месяцев слава Петра только росла. Он не щадил себя, чтобы увлечь за собой толпы, и результатом его усилий стала мобилизация такого количества народа, что под конец многим даже приходилось отказывать. Стало очевидным, что Урбан IX колеблется, не зная, кого из двоих выбрать. Чувствуя, что проигрывает, Адемар прибег к неприглядным маневрам, стараясь подорвать влияние Пустынника и запятнать его репутацию, для чего организовал клеветническую кампанию в прессе, которая распространяла самые дикие измышления. Однако эта стратегия грешила очевидностью и привела только к еще большему росту популярности Петра, превратив его в единственного достойного представителя христианского народа, от которого в высших сферах попытались избавиться самым постыдным образом.

Несмотря на все свои усилия, в тот день, когда канал НВ-9 в утренней передаче сообщил в прямом эфире, что Адемар страдает одной из тех неизлечимых генетических болезней, которые появились после Войны одного часа, епископ получил последний удар. Это открытие ipso facto [34] ставило его вне игры в том, что касалось командования долгосрочной военной экспедицией. Никто так никогда и не узнал, каким образом подобная информация попала к журналистам, но она стала решающим фактором.