Властелин знаков - Павел Марушкин Страница 25

— Не поминай дьявола всуе, — отозвался другой.

— С чего бы вдруг? — фыркнул первый. — Или ты ударился в религию, Хиггинс? Ты что, не знаешь — эти святоши отрицают, что у нас есть душа! Каково, а?

— Да плевал я на них и на все поганое англиканство. Меня беспокоит одно: как бы нас кто-нибудь не услышал. Это богатый район, парень, и здесь полно бобби. Стоит кому-то пронюхать, что на чердак забралась пара-тройка фелис, как их здесь соберется целая толпа; глазом моргнуть не успеешь!

— Сейчас бы глоточек валерьяновой настойки… — мечтательно протянул третий голос.

— Маленько терпения, парни. Если дельце выгорит, мы загуляем так, что чертям тошно станет!

— Хорошо бы. Слышь-ка, ты и впрямь думаешь, будто нас там ждут золотые горы? Что-то я не очень доверяю этому одноглазому! Как-то слабо верится в такое везение.

— Не беспокойся, денежки мы в любом случае получим! — Хиггинс улыбнулся, обнажив на миг влажно блеснувшие клыки. — Если окажется, что кривой играет нечестно, его ждет маленький сюрприз.

— Ну?! Расскажи-ка!

— Всему свое время, Марвин. Не забывай, нам еще нужно туда попасть.

На чердаке воцарилось молчание.

— Вот дьявол!

— Что еще?

— Я только что видел за оградой собаку — здоровущая, ровно теленок! — говоривший встопорщил шерсть на загривке.

— Вот поэтому мы и не можем туда сунуться, покуда девчонка не перебросит нам веревку!

— Интересно, долго еще ждать?

— Смотри, смотри — окно открылось!

— Так, всем отойти! — распорядился Хиггинс. — Не то еще словите штырь в брюхо…

В тишине прозвучал негромкий шлепок — и спустя пару мгновений что-то темное мелькнуло в проеме чердачного окошка, едва не зацепив раму. Хиггинс проворно подхватил упавшую стрелу, нащупал бечевку и привязал к ней тонкий, но прочный канат.

— Готово…

Другой фелис извлек потайной фонарь и приоткрыл заслонку. Луч света, отфильтрованный кобальтовым стеклом, был почти невидим, но адресат тем не менее заметил синий огонек в темноте чердачного окошка. Бечевка дрогнула и поползла обратно, таща за собой канат. Хиггинс аккуратно стравливал его, не давая образоваться узлам и петлям.

— Интересно, как она протащила арбалет? — поинтересовался один из подельников.

— Хе! Бедовые дамочки под юбками еще и не такое прячут! — ухмыльнулся Хиггинс. — Видел я эту штуковину! В разобранном виде можно запросто распихать по карманам…

— Нам бы тоже нелишне обзавестись такой вещицей, как считаешь? Может, потолкуешь с одноглазым, и он продаст нам арбалетик?

— Зачем, Джонни?! Если все выгорит, нам больше не придется лазить по чужим окнам! — напомнил Хиггинс. — Станем этими… ре-спек-табельными членами общества, во!

— Точно! Заведу себе дилижанс… Не, лучше этот, как его — стимкеб, на паровом ходу! И буду себе разъезжать с важным видом.

— Ага. Только где подальше отсюда. — Хиггинс подергал канат, проверяя прочность узлов. — Ну, вроде готово. Я первый, вы за мной следом — и чтобы по одному, ясно?

Темный силуэт беззвучно скользнул над залитой туманом мостовой, над острыми пиками ограды — и исчез в отворенном окне.

* * *

Общение с гостями полковника довольно быстро утомило Ласку. Еще несколько часов назад, собираясь приступить к выполнению их с Озорником плана, девушка гадала: какие они, аристократы Империи? Действительность оказалась прямо противоположной ожиданиям: более скучную и неинтересную компанию трудно было представить. Образ графини Воронцовой, созданный Лаской под руководством старого актера, оказался гораздо более ярким, глубоким. Более живым — словно написанный маслом портрет в окружении дагерротипов. Эти мужчины и женщины, прекрасно и со вкусом одетые, с важным видом рассуждали о дерби, о новом фасоне платьев, о поварском искусстве Индии и Китая. Но стоило московитской аристократке заговорить о вещах действительно важных: о политике, войнах, имперской экспансии — как между ней и собеседниками словно вставала незримая стена. Девушке сделалось тошно от этих улыбок, таких вежливых — и однозначных, словно захлопнувшаяся перед носом дверь. Воздуха не хватало; к тому же от чучел едва уловимо несло какой-то химией. «Пора», — подумала где-то в глубине графини Воронцовой Ласка. Девушку уже некоторое время не оставляло странное чувство — она словно была маленьким, очень внимательным и абсолютно спокойным наблюдателем, существующим где-то в глубинах ее собственного тела — а оно, подобно рыцарской машине, послушно исполняло приказы… «Не спеши. Дай им время привыкнуть к тебе, — говорил Озорник. — Фелис будут ждать столько, сколько нужно; хоть всю ночь». Однако осуществить задуманное оказалось не так-то просто. У дверей во внутренние покои, как раз там, куда ей необходимо было попасть, постоянно дежурил лакей. Можно было, конечно, сделать попытку пройти мимо, словно тот был мебелью — но, подумав немного, Ласка отклонила такой вариант. К счастью, ситуация разрешилась сама собой: страж все-таки покинул свой пост, и девушка не преминула воспользоваться этим.

Светильников здесь не было, но слабые отблески уличных фонарей позволяли ориентироваться в пространстве. Дав глазам привыкнуть к полумраку, графиня Воронцова двинулась вперед по анфиладе комнат, стараясь не шуметь. Вскоре она достигла нужной точки дома: окно смотрело как раз в правильном направлении. Девушка повернула бронзовую рукоять запирающего механизма, толкнула створки — и замерла, вдыхая насыщенный уличной сыростью воздух. Вокруг царила тишина. По спине скользнул предательский холодок: сейчас, в эту самую секунду, она все еще была гостьей, но уже следующий шаг делал ее преступницей, окончательно и бесповоротно. «Поспеши. Время работает против тебя», — шепнул внутренний голос. Преодолев секундную слабость, девушка приподняла подол платья и извлекла из прикрепленных к кринолину чехлов части арбалета. Сборку и разборку этого небольшого, но весьма мощного приспособления она освоила в совершенстве: Озорник всякий раз завязывал ей глаза, и действовать приходилось на ощупь. Самым трудным было взвести стальной лук, маленький, но дьявольски тугой: силы Ласкиных мускулов едва хватало для этого. Установив стрелу с привязанной к ней бечевой, девушка подняла арбалет, прицелилась — и, задержав дыхание, нажала на спуск. Стрела унеслась прочь, таща за собой шпагат; громко жужжала разматывающаяся катушка. Прошло несколько тягостных мгновений — и вот в чердачном окне дома напротив замигал синий огонек. Ласка облегченно перевела дух и потянула бечеву. Скоро в ее руках очутился канат; недолго думая, Ласка привязала его к ножке массивного письменного стола. Дело было сделано. Темная фигура фелис скользнула по канату — над брусчаткой мостовой, над пиками ограды, над темным садом — бесшумно, словно тень.

Где-то неподалеку скрипнула дверь. Паника отозвалась волной мурашек вдоль хребта. Ласка заметалась, не зная, куда спрятать арбалет, и наконец сунула его под стол. «Стоит кому-нибудь обнаружить фелис, и все пропало! Здесь такое начнется! Стоп, стоп… Я пока что гостья, а значит, как жена Цезаря, — вне подозрений. Мало ли как я очутилась здесь! Например, поднялась подышать свежим воздухом. Или просто — из любопытства». Девушка наспех привела в порядок юбки, закрыла за собой дверь и сделала вид, будто рассматривает висящий на стене портрет, изображавший сурового джентльмена в старомодном мундире, с повязкой на глазу. Шаги приближались; но это оказался вовсе не лакей, а один из гостей полковника — молодой блондин в светло-сером костюме, отчего-то смутно знакомый Ласке.