Война. Том 2 - Олег Говда Страница 26

Я вспомнил ошметки деревни, которую сожгли дэйрдрины.

Дорога пошла вверх, с холма открылся вид на сожженную деревню, лежащую на пологом склоне. Дома напоминали частокол черных гнилых зубов в пасти великана. В центре высилась постройка с закопченными, некогда белыми стенами, увенчанная высокой башней, ныне похожей на головешку. Очевидно, храм Ашара. Далеко впереди виднелась лента реки и почерневшие остатки моста.

Если дэйрдрины захватят замок Таленка — а что его захватывать, он не укреплен и окна даже на первом этаже не защищены решетками — они просто его сожгут. Погибнут все, до кого они смогут дотянуться. И стражники, и прислуга, и кухарки. И все это — из-за господина императора… И только из-за него.

Клянусь, неведомый прозрец, я тебя поймаю! И мало тебе не покажется! Каждая капля крови, которую ты пролил, отольется тебе в страданиях!

Тут на меня навалились сзади, облапили и бросили на лиственный перегной. Я попытался вырваться, но противник держал крепко, как медведь. Пришлось боднуть его в лицо многострадальным затылком. Ух-х, как же больно! Как же больно, мать вашу! Но моя жертва не прошла даром — объятия немного ослабли, и мне удалось вывернуться. Тут же ударил сектанта в лицо, но слабо, без размаха. Бой мой осложнялся тем, что я не мог позволить себе показаться из кустов — в этом случае, меня бы тут же сграбастали.

Дэйрдрин рыкнул, что-то прошипел. Я ударил снова, навалился на него, пытаясь увлечь поглубже в кусты. Он бешено извивался. Я вспомнил дурацкие видео о рестлинге и ударил локтем в лицо, вложив в удар вес всего тела. Подействовало! Дэйрдрин крякнул и обмяк. Для верности я ударил его по лицу еще несколько раз. Жестоко, но…

Дэйрдрины все прибывали. На аллее их уже скопилось около полусотни, они напоминали черных муравьев с белыми головами… В парке раздавались вопли и звон железа.

Боги, небо, Ашар, и весь этот беспредел происходит в моей империи! В стране, верховным владыкой которой я стал!

Затем я пополз в обратном направлении, чувствуя себя загнанным лисом. Замок Таленка, очевидно, не будет серьезным убежищем… Парк заполнен боевиками прозреца. Куда мне податься? Вскарабкаться на дерево? Кроны слишком жидкие, вычислят меня. Закопаться в лиственный перегной? Еще одна уловка индейцев, которая редко срабатывает. Эти фанатики, очевидно, прошерстят весь парк и найдут даже то, что невозможно отыскать. Что же делать? А если воспользоваться веревкой с крюком — вдруг хоть одна свешивается со стены? — перелезть и удрать? Пока меня ищут возле замка, я вернусь к месту вторжения, и…

Маленький шанс, но все же шанс.

Двигаясь то ползком, то полуприседом, я добрался до делянки с эльфийским листом и двинулся дальше. Глупый у меня был план. Круг смыкался. Я слышал шаги, негромкие голоса… все ближе и ближе. Парк заполнился дэйрдринами под завязку. Даже просто подойти к стене не представлялось возможным. Господина императора обложили и смыкали круг поисков…

Что же делать?

Конец мне, похоже…

Я выбрался к колодцу и выглянул сквозь прогал в кустарниках. Пять трупов в зеленом — стража Таленка. Шестой труп — сам Таленк. Так и лежит со стрелой меж лопаток. Ни одного мертвого дэйрдрина. Стена голая, без веревок, разве что изумрудный плющ там и тут, но за него не уцепишься, а подпрыгнуть на полтора метра, чтобы уцепиться за край стены я не смогу.

За спиной послышались голоса.

Все ближе и ближе.

Конец.

Повинуясь безотчетному импульсу, я кинулся к колодцу и, сдвинув крышку еще больше, перевалился через край, рухнул в бездну…

Эльфийская тоска упруго спружинила, я скорчился на дне бассейна среди белесых толстых побегов…

— Язва-голод! — услышал. — Он ведь должен быть здесь! Дориана придушил и пополз сюда! Явный след!

— Язва-голод, найдем! — ответил другой голос. — В колодце глядели?

— Уже…

— Глядите снова!

Над головой зашаркали шаги. Я уставился в неровный круг неба, частично загороженный железной крышкой.

Вот и все, господин архканцлер и двухсуточный император, конец тебе… На фоне неба образовались две черные тени с белыми пятнами лиц…

Эльфийская тоска раздалась, и я провалился в ее утробу, в могилу, воняющую сырой землей и плесенью. С тихим шелестом червезмеи сомкнулись над моей головой.

— Медленно действуешь… — сказал мертвый голос внутри моей головы.

— Как могу, — ответил я. — Как могу! Я уже почти…

Побег тоски вдруг сомкнулся вокруг моей шеи и начал давить.

— Медленно действуешь… — снова сказал мертвый голос без всякого выражения. — Медленно и глупо. Привези в наш лес эльфа…

Речь мертвого разума вдруг расслоилась на тысячу голосов — как тогда, в Лесу Костей.

— Привези…

— В наш…

— Лес…

— ЭЛЬФА!!!

Последний вскрик прозвучал ужасным болезненным набатом.

Я не мог дышать. Не мог промолвить и слова.

— Ты приведешь к нам эльфа как можно быстрей… можно быстрей… можно быстрей! — взвыл мертворазум.

— Нет времени!

— Нет времени!

— Нет!

— У нас!

— ВРЕМЕНИ! — в безумной тоске выли голоса.

Я хрипел и даже мысленно не мог произнести ни слова. Шейные позвонки хрустели. Червезмеи шевелились во тьме, я ощущал их мерзкие ледяные касания… ощущал плечами, руками, бедрами… Меня одновременно тошнило от омерзения, морозило и бросало в жар.

Сколько там живет повешенный, которому петля сдавила магистральные артерии?

— Хочешь стать одним из нас-с? — вкрадчиво спросил многоголосый хор, очевидно, сдерживающий ярость. — Хочешь?

Петля еще туже перевила шею. Я умирал.

— Хочешь?

— Стать?

— НАМИ???

— Нет, нет, нет, не хочу-у-у! — взвыл, кажется, в голос, собрав остатки сил. Вспомнился вдруг страшнейший рассказ Харлана Эллисона «У меня нет рта, а я хочу кричать», где люди — их души — являются вечной виртуальной игрушкой сбрендившего искусственного разума, не способные даже покончить с собой. Если роевое сознание эльфов втянет меня в себя, это будет сродни такой вечной ловушке…

— Нет, пожалуйста, нет! Не-е-ет!

— Как скажешь, — произнес голос с сухой насмешкой и петля соскользнула с моей шеи. — У тебя очень мало времени. Запомни. В следующий раз ты станешь… нами…

— Станешь нами… — воскликнул многоголосый хор.

— Станешь нами!

— Станешь нами!

— Нами…

— Нами…

Червезмеи вытолкнули меня из могилы, хрипя, я распластался на их телах, снова увидев свет дня. Я дышал и не мог насытиться, и даже мерзкий могильный привкус воздуха не умалял наслаждения от дыхания.